Неформал
Шрифт:
А потом вижу: они впереди прямо на дороге стоят. Меня ждут. Огоньки от сигарет тлеют. Странное дело: лес кругом, темно и пацаны эти. Наверное, я медведей ждал, а не пацанов. Хотя что медведи? Я же знаю, на что способны вот эти, которые ждут. На это, видать, и ставка.
Тоскливо мне стало. Постоял я, постоял на дороге, а потом собрался с духом и прямо на них пошел. Ну разве только крестик наружу поверх куртки вытащил, автомат наперевес взял, и Жульке «Рядом!» скомандовал.
А они молча так расступились передо мной. То ли автомата испугались, то ли крестика. А я и не знаю, стрелять мне в них или нет. А вдруг это все-таки люди? Там колея была, так вот они по обе стороны от нее разошлись, меня вперед пропустили, а сами рядом пошли. Я мимо проходил, и меня с обеих сторон словно могильным
А вокруг все темнее, лес все гуще, черные сучья деревьев через дорогу тянутся, под ногами грязь чавкает. А мне что делать? У меня полный магазин патронов, но мне все казалось, что стрелять бессмысленно и бесполезно. Нельзя убить свое воображение. Или не воображение? Или это вполне реальные какие-то существа? Может, это души наших ребят, интернатовских? Из ада вернулись? Могут они из ада сюда приходить или нет? Я же не знаю ничего путем, как мир устроен. Мне почитать бы чего или послушать кого, вроде отца Евлампия. Да только времени не было. Может, вот этот, покоренастее – это Чика, а вон там сзади и слева с самого краю, у леса – это белобрысый. А справа от Чики девочка эта молоденькая идет, которую я тогда в постели у него видел. Скалится…
Ну иду я дальше, а у самого от их взглядов затылок заледенел. Жулька поводок тянет, пыхтит. Еще немного, и я, как Буратино, вприпрыжку за ней побегу. Только знаю я, мне от них бежать нельзя, не убежишь. Стоит еще немного шагу прибавить и – сразу кинутся.
И тут я себе сказал: «Стоп!», но останавливаться, конечно, и не подумал.
«Давай, Шурыч, логически мыслить, хоть со страху и не получается: не могут души людей путешествовать туда-сюда с того света на этот и обратно, как им вздумается! Смысла нет. Смерть – это та точка, обратно через которую тебя может перевести только Господь Бог − Творец! Так? Так! – это я понял, когда отец Евлампий о воскресении говорил. – Воскреснуть может только сам Бог и других воскресить тоже только Господу под силу. Не путешествуют души злодеев туда-сюда, чтобы кому-то отомстить. Это ложь. В аду они. Значит, не люди это и не их души. А кто тогда? Кто?»
И тут чувствую я, что ноги мои сами собой начинают все быстрее и быстрее двигаться, и остановить я их не могу, как не пытаюсь. Это со страху. А еще со страху у меня в голове ни одной молитвы не осталось, ну то есть вообще ничего вспомнить не могу! А потом я вдруг направо в лес посмотрел и вижу, что там, среди деревьев, тоже бегут, глаза у земли светятся, а шагов не слышно: ни звериных, ни человечьих, никаких. А потом вдруг как закричит кто-то за спиной! Но я и тогда не побежал. Знал потому что, по старой своей интернатовской привычке знал: травят того, кто бежит. Нельзя бежать! Нельзя!
Я сначала вперед дернулся, а потом остановился, к ним повернулся и на уровень глаз автомат вскинул, как меня отец учил. А луч фонаря как раз на лицо Чике упал. А он от света моргнул несколько раз и тоже остановился. И теперь я точно увидел, что не Чика это. И, знаете, что я вам скажу? Вот одно дело, когда ты всякую нечисть в 4D-формате на приставке смотришь, а совсем другое, когда они вот так рядом стоят, и ты знаешь, что вокруг на сотни километров – никого! Только темнота и звери бродят, и все против тебя. А тебе выжить надо.
Я и говорю:
– Да пошли вы все! – и на курок нажал. И попал я этому не-Чике точно в лоб, хоть и стрелять-то не очень умею. Он и упал, как подкошенный. А остальные вдруг как взвоют! И на меня кинулись все одновременно! Ну я очередью по ним полоснул, а смотреть, попал я куда или не попал, мне некогда было, потому что единственное, что мне оставалось – это наутек броситься, потому что автомат ведь не пистолет, для ближнего боя не предназначен, да и много их было!
В общем, дальше я почти
А потом лес расступился, и я гляжу – деревня рядом. Я сразу понял, что заброшенная, давно тут никто не живет, половина домов уже в землю ушла, а на краю вижу: вроде бы церквушечка стоит, на ней куполочек такой низенький, покосившийся, а на куполочке – крест.
Ну я туда и рванул из последних сил. Легкие у меня от ледяного воздуха горели, и дышал я, как паровоз, со свистом, и руки тряслись так, что я, наверное, и не попал больше ни в кого, кроме этого Чики. Короче, перевалился я через жерди забора, а потом через черные перила на крыльце, дверь на себя дернул, она возьми да и распахнись навстречу. А внутри темень. Ну я через порог из последних сил перешагнул да и на пол рухнул. И Жулька рядом. Я только потом вспомнил, что собакам в храм нельзя. Хорошо, что она на поводке была. Я отдышался, привязал ее прямо на пороге, чтобы дальше – ни-ни, ни шагу! – а сам пошел в окна смотреть, чтобы увидеть, где эти твари находятся, да что делают.
Во рту у меня так пересохло, что сначала я вынужден был минеральную воду открыть и несколько глотков сделать. Но все пить не стал, о Маришке помнил. Где-то она совсем рядом была, раз они меня к ней не пускают и здесь заперли. Ну огляделся я: церковка маленькая совсем. Четыре окошка по стенам, два с одной стороны да два с другой. От иконостаса только рамы остались. Да образ еще наверху прямо на стене нарисован. Под ногами старые доски скрипят.
Я в окна посмотрел. Так и есть. Окружили. Опять стоят, курят, о чем-то вроде бы даже разговаривают, во всяком случае, я голоса слышу. А о чем говорят, неясно. И что делать – непонятно. Не могу же я тут вечно сидеть! Мне же идти надо!
Короче, понял я, что надо мне отдышаться, а потом вперед рвать. Но только я рюкзак с плеч на пол опустил, как Жулька заскулила. Да жалобно так! И на улицу рвется. Лапами дверь дерет, щепки в стороны разлетаются! А я чую, что под церковкой этой вроде бы кто-то ворочается! Заскрипело где-то под потолком, покачнулось… А между половиц пыль столбом поднимается… В свете фонаря это отлично видно. Уж на что я этих тварей на улице боялся, но то, что внизу заворочалось, еще страшнее было…
Тут я и вспомнил, как отец Евлампий мне говорил, мол, если совсем худо будет, молись Богородице, она заступится. Ну я рюкзак за спину закинул да на порог шагнул, перекрестился. И говорю:
– Ну, пресвятая Дева Мария, выручай нас! А то пропадем!
Дверь распахнул и на крыльцо выскочил. Двух тварей, которые ближе всего ко мне стояли, я сразу прикончил, а другие сами от меня разбегаться стали, но мне гонятся за ними было некогда, я снова на дорогу вылетел, да через село побежал. Мне же еще до Игнатово три километра по самому гиблому месту идти надо было! Там на карте болота обозначены. Самое место для мерзкого ктулху!
Ну добежал я до леса, а там далеко было, чуть ли не с километр – через деревню да потом вдоль заросшего поля, оглянулся, а сзади никого нет! Не гонятся за мной больше! Я остановился, дух перевел, рядом Жулька села, тоже отдышаться, а потом она как рванется в сторону, меня аж подбросило! А это земля под ногами опять ходуном ходит, а сзади треск стоит. Я на деревню обернулся да и обмер, потому что деревенька эта, вся как есть, у меня на глазах под землю уходить стала! Прямо по середине, по дороге, которая ее напополам делила, трещина громадная прошла, а потом еще поперек такая же и все рушиться вниз начало. Только земля трясется, и оттуда, снизу, гул доносится. Я чувствую, у меня опять затылок занемел, и понимаю, что надо бы бежать от ямы, которая дома и целые поля поглощает, а тронуться с места не могу, ноги к дороге приросли. Но тут Жулька поводок рванула, я опомнился да за ней кинулся. Пока мы в лесу не скрылись, я еще несколько раз оборачивался, но понял уже, что и на этот раз пронесло.