Неформат
Шрифт:
небольшого куража скатиться от подъёмника до основания склона, за грядой которого
начинались другие, совсем нешуточные трассы, куда ему, с его степным прошлым, лучше не
соваться. Снег уже подмерзал и зло шуршал под кромками лыж, которые не тормозили, а,
наоборот, опасно несли вперёд. И Савченко таки поймал кураж – стремительно и даже с
виражами скатился вниз, едва не завалившись на спину, когда лыжи на секунду взмыли в воздух
на небольшом бугорке. Вот там, где склон
следов, нарезанных за день, он вдруг снова увидел эту красную каплю её костюма, совсем не
яркую, а скорее винно-бордовую в наступающих сумерках. Она сидела на снегу, отчего казалась
почему-то больше, чем раньше, при дневном солнце. Одна лыжа валялась в стороне, и он тогда с
одного взгляда почему-то своим геометрическим мышлением представил другую, ту, что на левой
ноге, как основу равнобедренного треугольника по отношению к её телу. Здорово он тогда
заложил вираж рядом с ней! Снегом её не засыпал, но фонтан получился эффектный. За такой
вираж можно было простить любой совковый лыжный костюм! Она уже сняла шапочку, или,
может, та слетела во время падения? – и ещё сквозь пелену поднятого им самим снежного
фонтана он мельком увидел её густые, разлетающиеся в стороны чёрные волосы. Она
поворачивалась к нему медленно, как главная героиня в фильмах Феллини. А ещё Савченко видел
такое лицо и такие волосы на одном из полотен в художественной галерее в Таганроге, где был с
родителями на экскурсии прошлой зимой. Та Женщина с картины, конечно, запомнилась ему не
только и не столько лицом, сколько тем, что художник изобразил её в костюме Евы. Тщательно
выписанные женские прелести, которые тогда вызвали волну пошлых шуточек у мужской части
экскурсионной группы, долго потом мучили его по ночам, не давая ему спать и живописуя всякие
непотребства, которым ему так хотелось с ней предаться. Впрочем, таганрогская аналогия осенила
его потом, много позже.
Ему не пришлось изобретать фразу – она сложилась сама собой, и он почему-то шутливо,
без запинки отрапортовал голосом образцового стража порядка:
– Горно-егерская альпийская служба! Сообщите, что произошло? Почему Вы лежите
перпендикулярно лыжам?
Ляля с секундной оторопью посмотрела на него, а потом расхохоталась:
– Как, как? Перпендикулярно? Вы что, из Германии? Немец? Или, скорее, эстонец? Что за
лексикон странный – альпийская служба! Помогите мне лучше встать… Как там у вас?
Вертикально, а не перпендикулярно – на лыжи. У меня нога из крепления выскочила, вот я и
свалилась. Хорошо, что не на склоне, а уже здесь, на выезде. Меня, кстати, Лялей зовут. А под
каким именем
Никогда он с такой непринуждённостью не называл своё имя женщине! С ней почему-то
было легко с самой первой минуты, и пока он заново водружал её ботинок в крепление лыжи,
вдохновенно болтал милую чепуху, вполне органично оставаясь в образе гипотетического егеря с
действительно каким-то немецким (а скорее тирольским) складом ума и построением фраз. Ляле
понравилась эта словесная игра, и она, с иронической покорностью следуя за своим нарочито
строгим провожатым и несколько пыхтя от усилий и превозмогаемой усталости, пару раз назвала
себя в третьем лице «фройляйн Ляля», а под конец, расхрабрившись, назвала его «майн либе
егер» и даже «майн херц». Он не совсем складно работал лыжными палками, вышагивая сбоку и
чуть впереди, время от времени останавливаясь, чтобы она могла отдышаться, при этом
внимательно разглядывал её лицо. Тогда он и вспомнил ту, что на картине в Таганроге, но
целомудренно прогнал от себя образ всего, что могло скрываться под тканью лыжного костюма.
Как там у поэта – большого любителя женщин и завистника Пушкина? «Будто бы вода –
давайте мчать, болтая, будто бы весна – свободно и раскованно». Вот так и он чувствовал себя
тогда – мчал, а не карабкался на лыжах к турбазе, и они обменивались какими-то
малозначащими, но лёгкими и искрящимися, как весенние сосульки, фразами. Она, что
любопытно, не сразу расшифровала аббревиатуру МАИ, да и, расшифровав, кажется, не оценила
породистость его вуза. Впрочем, самолёты – это её впечатлило.
– Пассажирские? – несколько наивно спросила Ляля.
– И они тоже. Но преимущественно сверхзвуковики. Истребители. Впрочем, для
очаровательных девушек все подробности покрыты завесой секретности. – Эту фразу он
договаривал уже на складе, где они сдавали взятые напрокат лыжи, стараясь своим голосом
перекрыть сердитые возгласы кастелянши, которая требовала, чтобы возвращающиеся со склонов
студенты тщательно очищали лыжи и ботинки от налипшего снега.
– Егерь, давайте на «ты», – предложила она так беззаботно, что он только усмехнулся и в
тон ей сказал:
– Ну что же, конечно. Тем более что со слова «ты» начинается самая употребительная в
мире фраза «Ты есть хочешь?» Потому что егери… А как, кстати, правильно – егери или егеря? …за
день скитаний по склонам, спасая красивых девушек, проголадываются – фу, какое слово
нескладное, захачивают? захотевают? – совсем запутался. В общем, доходят до волчьего
состояния и могут этих красивых девушек покусать.