Неформат
Шрифт:
И, позвонив Роману в очередной раз, она легко, совсем как взрослая, согласилась не
только прийти на очередную вечеринку, но и забежать к нему до этого на кафедру в главный
корпус МГУ – он, кажется, подвизался там в какой-то бесконечной аспирантуре на мехмате, среди
таких же бородатых коллег. Забежать с целью пообедать вдвоём в профессорской столовой – это
уже был какой-то аванс, негласное обещание и намёк на что-то большее, чем шпротный паштет
среди общего шума и гама квартиры.
обратный ход… Но этот проклятый «Обмен», дочитанный до конца вчера ночью, снова навеял
такое смертное уныние и такую безнадёжность и так совпал с мокрой, вперемежку с опадающими
листьями погодой, что требовалось что-то резкое, необычное – встряхнуть свою жизнь, как
коктейль в тонкостенном стакане, не заботясь о том, как перемешаются его составляющие.
В тот день они ели какой-то сложносочинённый комплексный обед в столовой, где,
оказывается, даже предполагались официантки и перемена блюд и где Роман чувствовал себя
завсегдатаем. А потом они в познавательных целях промчались под высокими сводами главного
корпуса. «Архитектура позднего сталинизма», – смело пошутил он. И в этой откровенности,
словно со своей, ощущалась та интимная грань, которую она готова была переступить.
Университет имел даже своё собственное отделение милиции, что немало удивило Лялю. Всё это
в череде пустого, бессодержательного калейдоскопа его знакомых, которым он кивал на ходу,
почему-то создало у неё ощущение игры в «Бутылочку», как на дне рождения сверстницы в
восьмом классе, где она впервые поцеловалась с парнем. Только теперь бутылочка, казалось, с
каждым заходом крутилась всё более лихо и стремительно, увлекая её за собой в водоворот
новой, опасной жизни – подальше от героев Трифонова с их безнадёжными сторублевыми
альтернативами.
Бутылочка остановилась по мановению её руки, но так, чтобы парень как бы не
догадывался об этом, указуя на тот летний солнечный полдень опоздавшего московского бабьего
лета, когда клёны уже стояли в золотом оперении, но ещё не спешили сбросить его под ноги
полуденным прохожим и под колеса трамваям с грациозными шарнирными дугами над головой,
умными, заострёнными вперёд мордочками. Он, конечно, догадался, что она неспроста
позвонила ему с вопросом: «Роман, ты сейчас занят?» Презрев все обязательства на весь остаток
дня, он сказал с дендистскими интонациями: «Нет, Ляля, в жизни мужчины всегда есть место для
горных восхождений, вина и внезапных встреч с женщинами». Ну что ж – тем лучше! Она и так
уже сбежала с предпоследней лекции по научному коммунизму, и в запасе было с лихвой
времени – часа три, если не больше.
Через полчаса она уже
зданием своего института – ей почему-то пришло в голову встретить его именно здесь, у этого
корпуса, а не около этого бетонного монстра на «Юго-Западной».
Ляле захотелось по дороге к нему домой поблуждать по московским дворам, подставляя
лицо нежаркому осеннему солнцу, размахивая сумкой с учебниками и по-детски вспрыгивая на
бордюры тротуаров. Она всё для себя решила, и это решение дало ей внутреннее освобождение –
теперь можно было болтать о чепухе, выспрашивать у него ненужные подробности альпинистских
будней и перебивать его на полуслове каким-нибудь пустяковым замечанием. И вот, не дослушав
его очередной пафосный пассаж о том, как они в режиме подготовки к восхождению гоняли
прошлым летом по горам Тянь-Шаня с рюкзаками, набитыми булыжниками, она, размахивая
руками, забегая вперёд и прыгая перед ним, как горная коза, сказала ровным голосом, буднично, но так, что не оставалось места ни для сомнений, ни для возражений: «Мы сейчас идём к тебе!»
Он всё понял с полуслова и невольно ускорил шаг. Впрочем, может, он старался не отстать от неё, кружащейся вокруг в беспечных пируэтах и перескакивающей с ноги на ногу?
Он пропустил её перед входом в подъезд, и она, показав ему шутливо язык,
скомандовала: «Ну, альпинист, вперёд и вверх! Не отставай!» – и помчалась аллюром по лестнице
так, что он едва за ней поспевал.
Старая, с допотопной мебелью, запущенная квартира в пятиэтажке в отсутствие
интеллигентской компании показалась ей неожиданно маленькой и более уютной, чем обычно.
Роман сделал поползновение выйти на кухню, чтобы поставить чай, но Ляля, с размаху швырнув
сумку с книгами на убитый бугристый диван, сказала:
– Не надо, лучше зажги ту свечку – ароматическую, из Индии.
Он проворно вернулся из кухни с коробком спичек в руках и вознамерился поджечь
фитилёк, но Ляля, держа свечку горизонтально и прямо глядя ему в глаза, спросила:
– С какого конца поджигать?
Её активная роль в мизансцене подходила к концу. Осталось нежным жестом извлечь у
него из рук спичечный коробок и швырнуть на пол в угол, а за ним и незажжённую свечку. Он, уже
не колеблясь и не отвлекаясь на условности, ринулся к ней. Оставалась последняя ремарка в
сцене: она, прежде, чем поддаться его страстным поцелуям, всё-таки успела шепнуть, что
совершенно неопытна и у неё никого не было. Правда, она забыла упомянуть, что ей ещё не
исполнилось восемнадцати…
Роман, похоже, пришёл в восторг от её признания – Ляля почувствовала это благодаря