Негасимое пламя
Шрифт:
Утром вместо лекаря явилась целая делегация. Разодетый в пух и прах посланец, сопровождаемый вооружёнными воинами, в пояс поклонился Яру и заговорил по-ильгодски, чётко и очень правильно, как умеют в совершенстве выучившие язык иностранцы:
– Советнику Каннану милостью благословенного владыки дозволено приветствовать благородного господина. Всем ли доволен почтенный гость?
Он скользнул равнодушным взглядом по забившейся в дальний угол Элине. Этот точно не станет трястись, если уважаемый гость вдруг выкажет недовольство. Яр прохладно улыбнулся. Следует помнить, что друзей у него здесь
– Всем доволен, – уверенно солгал он. – Благодарствую за заботу и гостеприимство, советник Каннан.
– Благодарности принадлежат благословенному владыке, – ответил посланец, склонив голову. – Почтенный гость сможет принести их сам. Пусть благородный господин следует за провожатыми.
Что ж, пусть следует. Пленника даже не озаботились заковать в кандалы или ещё как-нибудь обезвредить. Яр лихорадочно просчитывал варианты. Всё-таки не знают? Знают, но по какой-то причине не боятся? Не пора ли любым доступным способом делать отсюда ноги?.. До ильгодской границы леший знает сколько вёрст, а он не представляет себе ни одной промежуточной точки, куда сумел бы допрыгнуть. Пользуясь мгновением, Яр торопливо оглядывал округу, запоминая, где среди обнажённых деревьев притаились разрозненные ярко расписанные строения. Все они, вместе с садами, пустыми каменными чашами для воды и низенькими резными изгородями, были обведены внешней стеной, укрывавшей от взгляда внешний мир. Эни-Сара оказалась крепостью.
Изящное шестигранное строение, к которому его привели, гляделось с высокого обрыва в беспокойные морские воды. Яр на несколько мгновений замер перед безграничной синевой, смыкавшейся в невообразимой дали со свинцово-серым небом. Когда-то мечталось, что однажды Драган возьмёт его с собой в южные страны, где море – дело обыкновенное и всем привычное. Не сбылось. Он задежался бы здесь, чтобы вдоволь наглядеться на синюю даль, но сейчас не до того. Бросив напоследок взгляд через плечо, Яр следом за советником шагнул в просторную комнату, полную темноты.
Тускло горели лампы. Душный воздух пах разогретым маслом и чем-то ещё, резковатым и дурманящим одновременно. Человек, которому принадлежали теперь едва ли не все земли от востока до запада, немолодой, явно нездоровый, сидел спиной к наглухо затворённому окну, обращённому в сторону моря. Златотканые одежды сливались с богатой обивкой низколапого кресла и целиком скрывали ноги владыки. За его плечами, словно тени от многочисленных ламп, застыли воины в воронёных кольчугах; на украшенных золотом рукоятях кривых мечей дрожали огненные блики. Яр почувствовал себя почти беззащитным. Почти.
Советник низко поклонился своему повелителю и повёл длинную трескучую речь. Голос его гулко раздавался под сводчатым потолком. Среди потока чужих слов Яр уловил имя – то, которым он назвался Элине. Эти люди знают то, что знает она, но не то, что знал Влас. Это значит… да почти всё что угодно. Советник Каннан с поклоном отступил на полшага, занял место по правую руку от своего господина. Яр смотрел теперь прямо в морщинистое, обожжённое солнцем лицо владыки Агирлана. Молодого волхва и постаревшего завоевателя, предавшего огню и мечу Северные земли, разделяло всего несколько шагов.
И непреодолимая преграда непонимания.
– Ничтожному
– Доверит, – Яр смотрел только на Агирлана. Дар внушения бесполезен, если приказ нельзя понять… Но ему доступен не только дар внушения. – Скажи, что я благодарен за гостеприимство, и спроси, чем я заслужил его.
Он, похоже, нарушил принятые здесь правила неторопливого разговора, до краёв полного льстивым словесным елеем. Может быть, зря. Выслушав советника, Агирлан свёл к переносице выцветшие брови; не оценил дерзости. Разлепил узкие губы, лениво, будто нехотя, проронил несколько слов.
– Благословенный владыка приветствует почтенного гостя и дозволяет ему сесть, – торопливо сказал советник. Холёная рука указала на груду подушек, устроенную напротив кресла Агирлана.
Дозволяет – значит, приказывает. Яр, подумав, подчинился. Подушки, само собой, лежали ниже возвышения, на котором восседал владыка; теперь старик мог взирать на пленника сверху вниз. Неужто это и впрямь его тешит?
– Благословенный владыка вопрошает, пришлась ли великолепная Эни-Сара по душе почтенному гостю?
– Выше всяких похвал, – Яр, не удержавшись, усмехнулся краем рта. – Я не видал ничего подобного даже в самых дальних странствиях.
Он не солгал ни единым словом. Подобной грубой роскоши не водилось ни в Белогороде, ни в Гориславле, ни в лежащей за краем мира величавой Москве. Выстроил Агирлан сам эти палаты или всего лишь разрисовал то, что нашёл в древнем Саборане?
– Благословенный владыка вопрошает, из каких краёв родом почтенный гость и каковы там обычаи.
Яр поспешно приладил ещё клочок лжи к уже сооружённой громаде.
– Живу в Ильгоде, а сам с Медвежьего берега, – небрежно бросил он, внимательно наблюдая за Агирланом. Лицо владыки оставалось бесстрастным; прочитать хоть что-то в резких, будто в камне высеченных чертах было невозможно. – Наш обычай прост и строг: кто поднимет руку на сородича, тому жить незачем.
Ответ пришёлся по душе и советнику, и его господину. Яр уже успел сообразить, что придумка вышла удачная: поморяне так и остались сами по себе, за пределами власти воинственных степняков, а значит, учтивое обращение с пленником владыке выгодно. Лишь бы при дворе не нашлось подлинных выходцев с Медвежьего берега…
– Благословенный владыка говорит, что такой обычай справедлив, – советник Каннан склонил голову, отдавая дань мудрости господина. – Народ Великой степи тоже его блюдёт. Пусть благородный Ярослав скажет, что надлежит сделать с тем, кто обратил против него клинок свой.
Он подал знак стоявшим у дверей воинам. Остро пахнущую полутьму прорезала серая полоса дневного света, разделившая павильон ровно посередине – между Яром и вельможами Саборана. Двое кахаров в зелёных одеждах втащили в комнату Власа. Гориславский сокол был бос и одет в длинную рубаху из небелёного льна, испятнанную не то грязью, не то засохшей кровью. В волосах, небрежно обрезанных под самый корень, не осталось цвета. Увидев Яра, Влас ощерил изрядно поредевшие зубы и зло сплюнул на узорчатые плиты. Один из воинов отвесил ему оплеуху.