Негасимое пламя

Романова Наталья Игоревна

Избранный депутатом ресторан расположился близ самого сердца Москвы. Его огромные полукруглые окна свысока глядели на бурлящий снаружи людской поток, состоящий из туристов, курьеров, служащих близлежащих контор и попросту праздношатающихся гуляк; среди пешеходной реки вряд ли нашлись бы клиенты для этого заведения. Верховский себя к таковым, само собой, не причислял. Приветливая стражница на входе придерживалась того же мнения. Пришлось назваться, чтобы она переборола брезгливость и проводила неказистого посетителя к столику. И, на удивление, там его уже ждали.

– Александр

Михайлович? – немолодой, но статный человек поднялся из-за стола навстречу гостю и приветственно протянул руку. Пожатие у него оказалось неожиданно крепким и каким-то чересчур горячим, словно депутата лихорадило. – Рад вас видеть. Спасибо, что нашли время.

– Взаимно, – сдержанно отозвался Верховский. Ему следовало бы помнить лицо и имя этого человека – кто же не знает депутатов Магсовета! – но застарелое пренебрежение управскими делами сыграло с ним злую шутку. Депутат казался смутно знакомым, не более того. – Прошу прощения, не знаю вас по имени-отчеству.

Собеседник усмехнулся, словно бы хорошей шутке, и жестом предложил занять место напротив него.

– За что я ценю оперативников, так это за отсутствие интереса к политике, – сообщил депутат, тоже усаживаясь в обтянутое велюром кресло. Лучше бы были деревянные стулья: они меньше располагают к умиротворённой неге. – Меня зовут Кирилл Александрович. Мы с вами прежде пересекались.

– Правда? – холодно осведомился Верховский. Ему не нравилось, что Кирилл Александрович с ненавязчивым упорством пытается заглянуть собеседнику в лицо. – Не припомню, чтобы моя группа имела дела с Магсоветом.

– Это, надеюсь, так и останется, – депутат мягко рассмеялся. – Чтобы оперативникам пришлось брать Совет под стражу, должны потерпеть крах все мои начинания.

Кирилл Александрович ожидал реакции, и именно поэтому Верховский промолчал. Этот тип наверняка прожжённый манипулятор, привыкший любыми средствами добиваться своего; не стоит облегчать ему задачу. Как нельзя кстати подоспела официантка. Депутат, не заглядывая в меню, испросил бокал виски; Верховский остался верен себе и заказал кофе без молока и сахара. Кириллу Александровичу это отчего-то понравилось. Едва официантка удалилась, он, продолжая любезно улыбаться, заметил:

– Предпочитаете сохранять здравый рассудок?

– Работа такая.

– А вот мне понадобится известная доля безрассудства, – лукаво поведал Кирилл Александрович. – Как и во многих моих задумках. Любое руководство – прогулка по тонкой тропке над пропастью. Вы, должно быть, меня понимаете.

– Любое руководство – это ответственность, – возразил Верховский. Кирилл Александрович попал пальцем в небо: ничем серьёзнее служебной машины управлять ему не доводилось.

– Безусловно, – Кирилл Александрович тонко улыбнулся. – Но не любая ответственность предполагает руководство.

К чему это он?.. Заметив, что депутат вновь пытается поймать его взгляд, Верховский словно бы невзначай заинтересовался временем. Кирилл Александрович, похоже, воспринял это как выражение нетерпения.

– Александр Михайлович, я впервые обратил внимание на ваш послужной список после того, как застал вас в кабинете Валентина

Терехова, – напрямик заявил он. – Это было пять лет назад.

– Впечатляет ваша память.

– Моя память давно никуда не годится, – Кирилл Александрович вновь рассмеялся. – Потому предпочитаю записывать.

Он многозначительно умолк, предоставив подошедшей официантке колдовать над сервировкой, а Верховскому – оценивать выданную информацию. Пять лет на карандаше у одного из высших чиновников – многовато даже для очень хорошего оперативника, а значит, не в профессии дело. За такой срок уважаемый Кирилл Александрович наверняка успел получить представление об извилистой тропке, приведшей бродягу Ногтя в сообщество. Да что там – изучить всю родню до седьмого колена… Понять бы, зачем. Мало ли безопасников депутат имел счастье лицезреть в кабинете Терехова?

– И как, много получилось записать? – нахально осведомился Верховский, дождавшись, пока официантка удалится.

– Достаточно, чтобы увериться в некоторых чертах вашего характера.

Вот это да. Депутат непростительно откровенен. Верховский дал себе несколько секунд на размышления, уделяя внимание отменно крепкому кофе.

– К примеру? – спросил он, намеренно растягивая разговор.

– К примеру, упорство и бескорыстие, – бессовестно польстил Кирилл Александрович. – Мой наставник, помнится, отказывался брать в обучение людей, не обладавших этими качествами.

– Значит, бескорыстие вы утратили позднее?

Депутат расхохотался – слишком картинно для искренности.

– К вашему сведению, честность я тоже отношу к добродетелям, – сообщил Кирилл Александрович, отсмеявшись.

– Тогда проявите её, – предложил Верховский. Мысль о том, что перед ним один из могущественнейших людей сообщества, всего лишь забавляла, хотя должна была бы внушать трепет. – Зачем вам потребовался оперативник? Любопытствуете насчёт каких-то дел?

– Всегда есть над чем поразмыслить, – задумчиво заметил депутат. Неужели он и впрямь следит за работой магбезопасности? – Я, признаться, опечален отчётностью некоторых отделов. Такое количество брошенных на полдороге дел я помню только в конце века, но тогда было не до бюрократии…

Несмотря на мнимую рассеянность, Кирилл Александрович цепко наблюдал за собеседником, и Верховский очень постарался не измениться в лице. Кому из сослуживцев он ворчал ровно на то же самое? Как из них вытрясли эти подробности? Чёртов депутат действовал наверняка, и Верховскому совсем не нравилось не понимать, к чему он подводит. Пока получается не поддаваться лукавым словесным чарам, но этого слишком мало. Не под Терехова же собрался рыть этот улыбчивый людоед?

– Мне больно видеть, как ломается и буксует то, что я строил двадцать с лишним лет, – произнёс Кирилл Александрович с уместным и весьма натуральным сожалением. – Я всегда видел цель в истреблении гибельного хаоса, и долгие годы мне казалось, что в этой борьбе я одерживаю верх. Но в последнее время я всё чаще замечаю, что теряю контроль. Не потому, что обстоятельства сильнее – потому, что система даёт сбои. Сама или по чьей-то воле.