Негасимое пламя
Шрифт:
Ярослав понимающе усмехнулся.
– У всех. Ты же собственную жизненную силу тратишь. Само собой, организм тебе за это спасибо не скажет.
– Обнадёжил, – буркнул Мишка и вздохнул. – Я вот думаю иногда: чего я полез на эту стажировку? Жилось же мне как-то…
– Ну, это я тебе не скажу, – насмешливо бросил Зарецкий, разом отбив охоту продолжать разговор. Натянув футболку, он забросил на плечо рюкзак и вдруг предложил: – Хочешь, подвезу?
Старов недоверчиво покосился на коллегу.
– Да мне ж в область.
– Значит, до вокзала.
– Ну давай, спасибо, – Мишка криво улыбнулся, переступив через неприязнь. Разругаться они всегда успеют. – Вы же
– Там дел на десять минут, не больше, – Ярослав пожал плечами. – Если скучно ждать, пошли с нами. Или лучше посидишь, отдохнёшь?
– Нет, пойду с вами, – Старов решительно мотнул головой и взъерошил влажные волосы. – Что я, хуже всех, что ли?
– Не хуже, – просто ответил Зарецкий. – Догоняй у лифтов.
По дороге в подвал он хранил молчание – должно быть, считал, что днём уже всё сказал. Относительно бодрый Виктор Сергеевич пытался болтать о чём-то отвлечённом; Мишка и рад был бы его поддержать, но каждое движение мысли жгло мозги, будто калёным железом. Очутившись внутри хранилища, Старов уселся на единственный стул и позволил себе прикрыть глаза. Чужие шаги прокатились от двери к стеллажам и замерли где-то неподалёку.
– Вот леший, – сказал Зарецкий тихо и зло.
– Здесь, что ли, стояло?
– Да. Специально подальше отложил…
Ярослав торопливо прошёлся вдоль стеллажей – шаги у него были лёгкие и стремительные, в противовес грузному Щукину. Виктор Сергеевич, помешкав, тоже отправился осматривать хранилище. Мишка приоткрыл один глаз, следя за мечущимися по комнате коллегами. Надо как-то помочь. Вспомнить бы ещё, что они такое ищут…
– Виктор Сергеевич! – окликнул Ярослав откуда-то из-за стеллажей. Щукин тут же помчался на зов. – Смотрите, какая тут красота…
Мишка, не выдержав, кое-как соскрёбся со стула и тоже пошёл на зов. Зарецкий стоял у распределительного щитка; рычажок с подписью «камеры», единственный из всех, был опущен вниз.
– Во дела, – расстроенно протянул Щукин и поскрёб в затылке. – Это как же?..
– Как угодно. Руками, телекинезом, с чьей-то помощью, – прикинул Ярослав. Мишка готов был поклясться, что коллега зол, как оголодавший упырь. – Надо просить последние записи, пока они ещё не затёрты.
– А ты прямо думаешь, украли? – недоверчиво спросил Виктор Сергеевич. – Зачем бы это?
– Очевидно, чтобы нам не досталась, – ядовито отозвался Зарецкий. – Посмотрите, контуры в порядке?
Щукин сощурился и заозирался по сторонам. Потом прижал пальцы к вискам и помотал головой. Мишка слышал от наставника, что чутьё на чары – крайне неприятная в работе штука. Из-за лишних элементов в картине мира, которые мозг не привык воспринимать.
– В порядке всё, – сумрачно сообщил наконец Виктор Сергеевич. – Ну ты ж не думаешь…
– А что мне думать? Сюда только у нас допуск и есть, – зло выплюнул Зарецкий. – Кто сегодня ходил в хранилище?
– Да почти все. Только вы двое и не ходили, – Щукин озадаченно пожал плечами. – Может, в выходные свистнули или прямо в пятницу вечером…
– Нет. Я говорил про ампулу сегодня днём, – уверенно возразил Ярослав. – При всех, кроме Александра Михайловича. Это я, конечно, идиот… Надо было в переговорку или ещё куда…
– Не могли наши, – Виктор Сергеевич угрюмо покачал головой. – Ерунда какая-то…
Зарецкий ничего на это не ответил – только смерил руководителя долгим внимательным взглядом. Потом вздохнул.
– Ладно. Давайте я вам другое кое-что покажу. Тоже будет интересно.
Он увёл Щукина куда-то к соседним стеллажам, а Мишка всё смотрел на выключенный рычажок. Щиток специально сделали в самом дальнем углу
Мишка переживал зря. На переданных спустя три дня записях видна была только кромешная темнота.
XLII. Безрассудство
По коридорам гулко разнёсся звон рассыпавшейся по кафелю арматуры. Яр отложил страницами вниз тетрадь в клеёнчатой обложке и подошёл ко входу в виварий. Все двенадцать сигнальных ламп, по одной на каждый сектор, безмятежно горели зелёным. Сирены хранили безмолвие. Должно быть, рабочие просто по неловкости уронили прутья. Выждав для порядка ещё пару минут, Яр вернулся на свой наблюдательный пост. Дежурный надзорщик, успокоенный его манёвром, умиротворённо завозился у себя за стойкой.
– Нервы мотают, – недовольно сообщил он и, проглотив зевок, сверился с часами. – Ничего, к полуночи закончить должны…
– Я не спешу, – заверил Яр и не солгал. Завтра суббота, за окном – промозглый снежно-слякотный ноябрь, а читать с равным успехом можно что дома, что здесь.
Очередная запись в дневнике Николая Свешникова, на удивление, не содержала высокоумных рассуждений. «Сегодня прибыли на дачу, – рассказывал учёный-волхв голосом полувыцветших чернильных букв. – Дарьюшка обнаружила в смородиновых кустах гнездо садовой славки и показала его нашим девочкам. Они сейчас в том возрасте, когда интересно всё на свете, но я вижу, какое разное у них любопытство. Лида, без сомнений, во всём пойдёт по моим стопам: у неё сильная воля и пытливый ум исследователя, в свои десять лет она горит любовью к знанию и смотрит в самую суть любого явления, будь то радуга над рекой или материно недовольство от немытых рук перед обедом. Но Нина сумеет больше, чем её сестра и её отец, и я буду только счастлив, если она сможет превзойти мать в безграничной своей доброте. Нина чутка и наблюдательна к миру, как и Лида, но она вдобавок умеет прощать ему неизбывные его изъяны. Её сестра чересчур строга к себе и к людям вокруг. На днях я отчитал Лиду за насмешки над бедным Кириллом, которому попросту не хватает кругозора, чтобы ей возражать. Эта непримиримость ко всему, что нельзя назвать идеальным, может навеки закрыть ей путь в просветители. Ведь что есть просвещение, если не непрерывное деятельное сочувствие к чужому несовершенству?..»
В недрах вивария мерно и бойко загремел по металлу молоток. Потом застрекотали дуговые разряды: сварщики взялись наконец за дело. Может, и впрямь уложатся до полуночи. Если нет, то ожидание растянется ещё на пару часов: переселять нежить в новый вольер в самое опасное время было бы чистой воды безрассудством. Дежурный подумал, должно быть, о том же самом: он встрепенулся, стряхивая путы дрёмы, вытянул шею и прислушался к доносившимся шумам.
– Зашевелились, – констатировал он. Надзорщику скучно было торчать на посту; он отнюдь не возражал бы, если бы обстоятельства задержали Яра здесь на всю ночь. – Фигня все эти клетки, вот что. Надо чары поядрёнее, чтоб твари издали чуяли и подойти боялись.