Негасимое пламя
Шрифт:
Первые два футляра благополучно отправились в ящик для утилизации: дела по ним были давным-давно закрыты. Третий, датированный девяносто девятым годом, пришлось открывать. Из-под крышки вырвалось в воздух облачко коричневатой пыли; Яр отстранился и тихо выругался, прикрывая губы и нос рукавом рубашки. Некстати напомнила о себе мышечная боль, и он, не задумываясь, прогнал её коротким импульсом силы. Хоть бы написали, черти, что внутри что-то сыпучее! Выждав для порядка с полминуты, Яр прижал к лицу край воротника и вновь осторожно склонился над контейнером. Собственно, кроме горстки пыли, там ничего и не было. Мелкий буровато-коричневый прах, какой остаётся от умертвий после того, как вся пробуждённая некромантом энергия покидает материю. Воровато оглянувшись на камеру, Яр сощурился в попытке разглядеть
Яр вернул крышку на место и потянулся к ноутбуку. С маркировкой вещдоков всё не так печально, как с их хранением; должно быть, за ней тщательно следили уже в те годы. В очередной раз скормив системе свой табельный номер и пароль, Яр в недоумении уставился на воспрещающую надпись в половину экрана. Ему и прежде встречались здесь дела, требующие уровень допуска выше шестого, но так, чтобы закрыли даже заголовок, было впервые. Стало быть, что-то ужасно важное. Или… неприглядное. Надо рассказать Громову; может статься, дело до сих пор не закрыто. Яр подновил полувыцветшую надпись на футляре и отнёс его на стеллаж, куда складывал девяносто девятый год. Поставил отдельно от остальных. Если выяснится, что дело давно в архиве, а правонарушитель благополучно связан клятвами и занят вырезанием по дереву, содержимое контейнера попросту уйдёт на утилизацию. А контейнер хороший: из прочной нержавеющей стали, с добросовестно нанесёнными орнаментами, в изгибы которых уложены аккуратно выполненные чары. Таких за девяностые годы мало, абы что в них не клали…
Следом за загадочным футляром пошёл всякий хлам. Скомканные купюры, запаянная ампула с лекарством, расчёска с застрявшими между зубцов волосами, полудохлая колдовская цепочка, даже основательно погрызенный карандаш. И дела им под стать: скучные имущественные споры, жалобы одарённых друг на друга, нечистые на руку кустари… Большинство закрыто с пометками «передано в отдел правопорядка» или «отсутствует состав преступления». Отложив для утилизации последний контейнер – в нём бережно хранилась якобы проклятая злонамеренной ведьмой вставная челюсть – Яр отправился к стеллажу за следующей порцией барахла. На глаза попался обмотанный непрозрачным полиэтиленом ящик, помеченный датой шестилетней давности. На поверку – тяжёлый, как стажёрская доля. Яр не стал тащить его к столу, ограничившись тем, что выволок с полки и отодвинул от стеллажа. Наученный горьким опытом, уткнулся носом в воротник, прежде чем разматывать плёнку. Предосторожности оказались лишними: ящик был доверху полон металлических опилок, тускло поблёскивающих в свете люминесцентных ламп. Судя по всему, паршивенький серебряный сплав, из какого клепают дешёвые амулеты. Яр недоверчиво оглядел ящик, надеясь найти хоть какие-то пояснения; заметил выцветшую клейкую бумажку, на которой размашистым почерком значилось: «Боря, унеси эту труху на свалку и отпиши грёбаным безопасникам, что тут нет ни лешего». Почти наверняка липатовские каракули. Вот уж чьей экспертизе доверять следует в последнюю очередь.
Яр протянул руку к насыпанным горкой опилкам. Кожу едва ощутимо покалывало холодом. Не то чтоб совсем ни лешего, но где-то около того. Склонившись ниже, так, чтобы не видели камеры, Яр заставил крупный металлический обрезок приподняться над кучей и вгляделся в окутывающее его бледно-синее сияние. Едва заметное. Если бы не струящаяся по жилам пламенная сила, ни за что бы не почуять. Не чары, но эхо их, не то развеянных, не то нерождённых. Не понять, что они из себя представляли. Вряд ли произойдёт что-то значимое, если коснуться тонкой блестящей стружки, но совать руку в груду опилок точно не стоит. Подумав, Яр осторожно поворошил металлическую пыль тупым концом карандаша. На дереве остались едва заметные следы гниения. Совсем чуть-чуть; если не приглядываться, то и не различишь…
Дело, по которому проходил этот ящик, не было секретным. Его давно закрыли; хозяева конторы, гнавшей колдовской контрафакт, лишились имущества и права пользоваться даром, цеха и торговые точки были распроданы каким-то толстосумам.
Но холодные отблески виднелись не только на карандаше.
Яр осторожно склонился над отложенным для уничтожения хламом. Почти всё было мертво – либо никогда не носило на себе следов чар, либо давно их растеряло. Небольшой пластиковый контейнер, сквозь полупрозрачные стенки которого пробивалось бледное свечение, лежал на самом дне. Пять лет тому назад, какая-то рядовая имущественная волокита, леший знает зачем переданная в контроль. Может, нежить была замешана или обстоятельства вступления в наследство вызывали вопросы… Яр подцепил крышку канцелярским ножом и замер в недоумении. Тому, что он видел, не было места в здешнем мире, но зрение определённо его не обманывало.
Мертвенный синеватый свет исходил от прозрачной жидкости, плескавшейся внутри нетронутой ампулы.
XLI. Зуб неймёт
Первый день октября выдался тёплым и безветренным. В берёзовой рощице, обступавшей с трёх сторон небольшой дачный посёлок, царила благостная тишина, нарушаемая только шелестом опадающей листвы, редким поскрипыванием стволов и – время от времени – леденящими душу воплями, далеко разносившимися в прозрачном осеннем воздухе. Издававший их кот-баюн, тощий и облезлый, мерно покачивался на толстой берёзовой ветке метрах в пяти над землёй. Снизу он напоминал воронье гнездо, если не брать в расчёт круглые фосфоресцирующие глаза и голосок, напоминавший скрежет ржавой ножовки по не менее ржавой жести.
– У меня два вопроса, – обречённо проворчал Мишка, созерцая застрявшую в затруднительном положении нежить. – Как и нафига?
– Лучше скажи мне, как его оттуда выковырять на глазах у минусов, – надзорщик Стёпа сердито поскрёб подбородок и бросил укоризненный взгляд на ошивавшегося рядом местного колдуна, настрочившего заявку на отлов. – Жечь нельзя, он с биркой.
– Так, может, помани его и дело с концом?
Вместо ответа Стёпа вытащил из кармана манок и демонстративно сжал в ладони. Сверху тут же донёсся протяжный вой. Воронье гнездо встопорщилось, словно через него пропустили электрический разряд; посыпались жухлые листья. Баюн не сдвинулся с места. Он не собирался без боя сдавать господствующую высоту.
– Видал? Висит, орёт и не падает, – сокрушённо заключил надзорщик, убирая манок. – Может, того – так и оставить до холодов? Жрать захочет – сам слезет.
– Ага, а до тех пор он тут вот это блажить будет на всю округу? – моментально возмутился местный. – Соседям я что говорить стану?
– Скажите лучше, как он там оказался!
– Так и оказался! Я из ружья пугнул, – нехотя признался колдун.
– Нежить? Из ружья? – недоверчиво переспросил Мишка.
– Ну а что мне с ним было делать? Он у меня курицу уволок! – местный выразительно шмыгнул красным носом, демонстрируя отношение к клептоманским наклонностям лесной нежити. – Ночью в курятник заполз. Я глядь – а он вот это уже на забор лезет! Думал, лиса или хорёк какой… Кто ж знал…
– Далеко у вас ружьё? – издевательским тоном спросил Стёпа.
Колдун не распознал шутку и враждебно насупился.
– Я вам не дам, у вас лицензиев нету.
– Так сами пальнёте!
– Я вот это больной, что ли – при надзоре в нежить стрелять?!
Мишка озадаченно поскрёб в затылке. Будь тут кто из старших, можно было бы как-то изловчиться и поддеть баюна телекинезом, но здесь только он сам и надзорщик с девятой категорией. Вдобавок поблизости то и дело шастают местные минусы, при которых швыряться заклятиями дозволяется только при непосредственной угрозе чьей-нибудь жизни. От безысходности Старов приобнял толстый берёзовый ствол и попробовал встряхнуть – само собой, тщетно. Кот так и висел на своей ветке, как мохнатая перезрелая груша. Очень громкая.