Шрифт:
Некрологик
28 февраля. 11.40
…Второго такого дурака, как я, поискать. В ту самую минуту, когда Вейсман появился на пороге, я понял, что он пришёл с крайне скользким предложением, норовя подставить меня. Это читалось и в бегающих глазах, и в кривой улыбке, и в том едва уловимом запахе предательства, который так же ощутим, как смрадный дух дешёвых сивушных масел от контрафактного коньяка. Я уставился в экран монитора, где были написаны пять абзацев некролога, и вздохнул. В такие минуты я всегда жалею, что не курю.
Боря торопливо наклонился ко мне, оперся локтями об стол и шёпотом выдохнул:
—
И тут-то я свалял дурака. Всё, что было нужно, это заинтересованно выслушать, но с сожалением отказаться, придумав весомый повод. Я же поднял на него глаза и резко ответил: «Нет». Ну, не идиот ли? Сказал-то я, положим, чистую правду, но разве это оправдание? В глазах Вейсмана последовательно промелькнули все грани постижения смысла услышанного. Он оторопел, напрягся, подумав, что я просто не понял, потом, отметив твёрдость и резкость моего тона, решил, что я ненормальный, но, будучи весьма упрямым, всё же повторил:
— Ты что, не понял? Я сказал: «Заработать хочешь»?
Мне потребовались годы для понимания того, что вовсе не всё на свете нужно понимать. Кто до конца понял себя — понял весь мир. И неведение невозвратимо. Потерянного не вернёшь. Наивность утрачивается навсегда. В итоге понимание приходило всегда по-хозяйски, нисколько не заботясь, нужно ли оно мне. Пришло оно и ныне, надменно пояснив, что поняв таких, как Вейсман, я рискую перестать понимать себя.
— Борис, я тебя понял. Я не хочу заработать. И я хотел бы остаться один, — мой голос прозвучал утомлённо и немного уныло.
Вейсман не понял меня. Если бы понял — давно бы уже хлопнул дверью. Однако Боря Вейсман — мальчик неглупый, он знает, что заработать хочет каждый, а если кто-то отказывается, то он либо богат, как Билл Гейтс, либо — несусветный дурак. Боря точно знает, что я не Билл Гейтс, значит… Я жду, пока он сделает свой единственно правильный вывод и перестанет досаждать мне, но на мою беду Вейсман, это видно по глазам, вспоминает один печальный эпизод недавнего прошлого, когда я точно предсказал исход событий одного весьма запутанного дела. Тут мне нет прощения, просто был слегка пьян, вот и разговорился не ко времени. Полгода после меня звали Нострадамусом. Это воспоминание сбивает Борю с последнего толку. Он уточняет, всё ещё уповая на то, что я чего-то не уяснил:
— Сто штук запросто снять можно, пойми же! — в его глазах мелькает что-то, чего стараюсь не понимать уже я.
Кому достаточно корки чёрного хлеба, не хочется понимать тех, кому недостаёт чёрной икры к батону с маслом. Ох, уж это чёртова модальность: не хочу понять, не могу понять, могу не понять, не могу не понять, не должен понимать, должен не понимать… Вейсман же по моему отсутствующему виду догадывается, что цифра меня ничуть не впечатлила, и это окончательно убеждает его в том, что я все-таки полный недотёпа. Опасаясь, что я сам этого не постигаю, он растолковывает мне очевидное:
— Ты же пожалеешь! Сам себя дураком после звать будешь! Впрочем, тебя и так уж иные прозвали… — он умолкает, не договаривая.
— На нас постоянно обрушиваются потоки лживых домыслов, — вздыхаю я, — и, что самое страшное, половина из них — абсолютная правда, — я отрешённо гляжу на монитор, и уже с лёгким вздохом нетерпения ожидаю, когда же Боря исчезнет.
Вейсман, окинув меня напоследок уничижительным взглядом и прошипев: «дурак», уходит, хлопая дверью.
Я поднимаюсь и щелкаю замком. До перерыва ещё четверть часа и я надеюсь провести их в тишине, начиная медленно набирать на клавиатуре прочувствованные слова нового некролога: «Коллектив фирмы «Орион» и республиканское сообщество риэлторов понесли тяжелую утрату. От нас ушёл истинный профессионал своего дела Борис Иосифович
Мы гордимся тем, что этот незаурядный человек входил в наш коллектив. Сотни людей будут помнить уроки Бориса Вейсмана…»
14.00
…Судьба занесла меня сюда, в горное захолустье на границе с Абхазией, четверть века назад. Сначала я думал, что это ненадолго, потом понял, что глупо искать себя за тридевять земель. При этом я никогда не мог сродниться с этими местами: любое прибежище здесь казалось временным и случайным, отношения — пустыми. Возвращаясь в город своего рождения, я моментально забывал имена живущих здесь. Впрочем, уезжая оттуда, я забывал живущих там. У меня нет и прошлого: вчерашний день всегда уносит с собой все свои заботы. Это началось давно, с тех пор, как я перехоронил почти в одночасье семью, и как-то закрепилось.
А несколько лет назад я сам чуть не присоединился к мертвецам. Сданный во время диспансеризации анализ показал белокровие. Я счёл борьбу с подобным недугом глупостью, а сам недуг — вежливым приглашением на тот свет, и решил позаботиться о своих похоронах, зная, что больше это сделать некому. Увы, оказалась, что приобрести гроб в этом лучшем из миров можно только по справке о смерти, но получить на руки справку о собственной смерти практически невозможно! Я плюнул, начал пристраивать своего кота Гая Фелициануса, столкнулся со знакомым врачом и предложил ему кота, пояснив причину. Он велел сдать повторный анализ. Из него стало ясно, что я поторопился. Мой коктейль из лейкоцитов и эритроцитов даже заслуживал звания донорского. Я порадовался, что не нужно расставаться с Гаем Фелицианусом, но иных причин радоваться не видел. И именно тогда я начал сочинять некрологи и надгробные речи в римском духе.
Некрологи же на живых я пишу, вовсе не желая им смерти. Для меня — это школа доброжелательности и этикета. Так я учусь думать о мёртвых, как о живых, и мечтаю научиться думать о живых, как о мёртвых. Но не получается. Как-то от меня потребовали некролог о только что скончавшейся чиновнице из министерства культуры. Срочно в номер! У меня его не было, зато в папке лежал старый текст о давно почившей даме из министерства образования. Я открыл текст и поставил автозамену: вместо некролога Светланы Борисовны он стал некрологом Софьи Петровны. Внимательно перечитав, я исправил пару деталей и проверил, не вкралось ли где неточности. А через пару дней мне через босса выразили благодарность за прочувственные слова в адрес покойной и спросили, почему я не пришел на церемонию прощания, если был столь близко знаком с ней?
Так я, дурак, понял, что такое стандарт человека.
15.30.
Впрочем, всей правды я не сказал. Я не просто дурак, я ещё и ничтожество. Об этом мне сообщают в конторе нечасто, всего три-четыре раза на дню, но я — умница, сумел запомнить. Впрочем, до конца это не решено — тема у коллег в процессе обсуждения.
— Он просто социопат, — высокий голос за стенкой, в бухгалтерии, принадлежит, бесспорно, завхозу конторы Раечке Мечниковой, умненькой девочке, которая, услышав этот термин год назад в модном английском сериале, не поленилась заглянуть в Википедию.