Немногое о многом
Шрифт:
"Здравствуй, моя родная!
Здравствуй и прощай!
Навеки-вечные, прощай!
Радиация проклятая погубила нас.
Никогда я больше не увижу Вас".
Поцеловала я тельце в лобик
и зарыдала горько.
"Пожалуйста,
дорогая Ангелина Константиновна!
Положите дочь с мужем рядом
и скажите ему лично от меня.
Это твоя дочь Наташа!
Наташенька - крохотулька Ваша".
ОДИН
ВТОРОЙ - КЛАДУ Я ЕЙ.
На мраморной плите
нет надписи "Наташа".
Там только его золотая надпись
светится в красоте и в грации
чернобыльца героя -
спасшего мир земной
от смертельной радиации.
А дочь Наташа -
крохатулька наша,
лежит рядом с ним,
рядом со всеми чернобыльцами
красиво, величаво в ряд,
без таблички, без надгробия,
без имени, без наград.
Там только её душа.
Душу там -
с ним, таким родным,
и её родную -
похоронили рядом.
На аллею героев чернобыльцев
я прихожу одна
с двумя букетами цветов.
Один букет его, второй -
на уголок кладу я ей.
У могилы родной и дорогой
я одиноко постою,
одна наплачусь вдоволь,
поговорю с мужем, с дочуркой
о жизни своей одиноко-скучной.
Молча, одиноко посижу
на плите надгробной,
вся в слезах, с горечью душевной
сама себе в укор скажу:
"Прости, родная! Прости!
Это я тебя, моя родная,
радиацией чернобыльской убила,
а ты, моя кровинка,
от смерти меня спасла.
Ты на себя, на свою печень
приняла радиации удар.
Прости, родная! Ещё раз прости!
Я Вас двоих любила".
Я РАССКАЗАЛА ВСЁ, ЧТО НАКИПЕЛО.
Прошло много лет
после аварии Чернобыля,
колючею травою заросла
с рентгенами земля.
В Митино на мемориале
на всю московскую окраину
звучала траурная музыка,
нарушая скорбно лесную тишину.
На одной из могил чернобыльцев
со слезами на глазах
женщина сидит-тоскует одиноко,
а мемориал юбилейный
весь в венках, цветах.
Справа на плите букет цветов,
слева на плите букет цветов,
а между ними сидит и плачет...
тихонько...
Людмила Игнатенко.
Уже давным давно замолкла музыка
и
под тяжесть слёз и тишины
мне рассказала внятно
о своей молодой,
необычной и тяжёлой жизни.
И в монологе долгих слёз
её последние слова:
"Здесь на родной плите-могиле
под треск горящей свечки
я чувствую страданье мужа
и любимой дочки".
Я достал армейский индикатор -
сам лично убедился.
От излучения Наташи
и пожарного Игнатенко
индикатор, как маяк светился.
ПРИБОР ЗАШКАЛИЛ!
О рентгенах, о радиации
ИТР станции
догадывался и знал,
но почему так преступно
до сих пор молчал.
Надо, сейчас же!.. срочно!..
замерить уровень радиации!
Где дозиметрические приборы?
Где главный?
Куда исчез директор станции?
Отыскали один прибор ДП-5
с большим трудом.
Неисправный, остальные приборы
лежали под завалом
и под большим замком.
К 4-м часам появился Воробьёв
начальник штаба
гражданской обороны станции -
замерил уровень радиации.
Прибор на 250 рентген -
зашкалил у развалин.
Все в ужасе, оценив обстановку,
друг на друга посмотрели,
тревожно промолчали
и с территории АС побыстрей
внутрь помещений -
убрали всех людей.
Поздно!" -
сказал атом грозно.
Радиация АЭС -
переоблучила всех.
О радиации Воробьёв
доложил начальнику, а толку.
Пузанов слушать не захотел:
"Выброси свой прибор в утиль!
Выброси на свалку!"
Вопреки протесту Пузанова,
Воробьёв о радиации
доложил по инстанции
в гражданскую оборону Киева.
Киев замял дело,
в Москву не доложил о радиации.
ЧИСТЫМ ВОЗДУХОМ
В РАДИАЦИИ ДЫШАЛИ.
Тёплое раннее утро -
первое с рентгеном и озоном.
Кратер реактора курится
пеплом и нуклидом.
Рядом с аварийным блоком
завыла пожарная сирена
протяжно и тревожно
и снова нервная тишина.
Брюханов проводит совещание -
в кабинете открыты окна.
На улице тепло, свежо -
цветут сады, пришла весна.
Чиновников подняли за полночь,