Ненависть и ничего, кроме любви
Шрифт:
— Пошли, — вдруг заявляет он и тянет меня прямиком через полосу еще не увядшего газона к дороге, на обочине которой припаркована его машина.
— Куда? — недоумеваю я, но сопротивляться той силе, которую Марк прикладывает, у меня просто не получается в силу моих физических данных.
— Увидишь, — грубо отвечает он.
— С ума сошел? Я вообще-то с тут не одна! — пытаюсь докричаться я до Марка, пока он тащит меня через дорогу.
— Да, я видел, — вновь немногословен.
— Марк, погоди! — прошу я, — да стой же! — мне удается вырвать руку как раз тогда, когда он пытается усадить меня в автомобиль, —
— Садись, Вера, — тон, с которым он это говорит, вовсе не похож на просьбу.
— Нет! — упрямо заявляю я, начиная закипать, — ты кто такой и что себе позволяешь? Я не твоя собственность, чтобы в любое время, когда на тебя нападет охота, ты меня вот так просто забирал!
— Вера, сядь в машину! — неожиданно грубо прикрикивает Марк.
— Не поеду! — повторяю я и разворачиваюсь, чтобы уйти, но его крепкие руки в миг обвиваются вокруг моей талии, тянут назад и невообразимо быстро запихивают на пассажирское сидение, не взирая на любое мое сопротивление, и даже на удар, который Марк словил в плечо.
Он хлопает дверцей и блокирует ее! Это что, шутка такая? Обходит автомобиль, грациозно садиться на водительское сиденье, и тут же вылавливает от меня еще один ощутимый удар.
— Ты совсем обнаглел? Что за выходки? Мы в средневековье или в двадцать первом веке? — наперебой кричу я, потому что если не наорусь вдоволь, то непременно взорвусь.
— Хватит, не кричи, — отвечает Марк, и просто заводит машину.
— То есть ты мне объяснять ничего не собираешься? — уточняю я.
— Дома.
— Что значит «дома»?
— Мы едем ко мне домой.
Супер! Даже слов не нахожу, чтобы высказать все, что бесит меня именно в эту самую минуту. Еще и телефон звонит, и это наверняка Димка.
— Что я должна сказать? — спрашиваю я грубо, разворачиваю экран к Марку.
Он отвлекается от дороги всего на секунду.
— Что у тебя появились срочные дела.
— Какой идиот! — констатирую я, — не вздумай ляпнуть что-нибудь, — предупреждаю, принимая вызов.
— Вер, ты куда пропала? — спрашивает Димка и в его голосе явное беспокойство.
— Дим, мне папа позвонил, — как говорится, если нужно кого-то обмануть, то лучше говорить правду, поэтому тут не вру, — у него что-то важное для меня, и он попросил срочно приехать, — ну тут немного выдумываю, но это же вынужденно.
— Так я бы тебя довез.
— Нет, это очень долго. Нужно еще вернуться к парковке, и только потом ехать, а папа просил срочно приехать. Я такси вызвала, — господи, вру как дышу. И когда только мне стала так легко даваться ложь?
— Ну ты даешь! Вот так исчезнуть! Мы уже волноваться начали.
— Прости, но там правда что-то очень срочное, — говорю и кошусь в сторону невозмутимого Радецкого.
— Ладно, я понял, — успокаивается Дима, — тогда вечером созвонимся. Надеюсь, что ничего страшного не случилось.
— Хорошо, Дим, спасибо, до вечера! Извинись за меня перед Ирой и Максом, — прощаюсь я и тут же отключаю телефон.
— Хорошо врешь, — как бы между прочим замечает Марк.
— Это из-за тебя! — не выдерживаю, — из-за тебя я бросила друзей и ничего им не объяснила, из-за тебя мне пришлось врать Диме, я безумно злюсь и у меня начинается головная боль и это тоже из-за тебя!
Я говорю, а он лишь ухмыляется. Специально злит что ли? Заезжаем
Я упрямо сижу на месте, даже ремень не отстегиваю. Не то, чтобы мне тяжело это сделать или вредность не позволяет, но Марк меня просто взбесил, и теперь это уже принцип — идти наперекор. Он ждет с минуту, в последний раз предлагает выйти, но, получив однозначное «нет» наклоняется, отстегивает мой ремень и буквально вытаскивает меня с сидения.
— Совсем больной? — не выдерживаю я в очередной раз.
— Идешь сама или мне нести? — не обращая внимания на мои вопли, спрашивает Марк.
— Только подойди! — предупреждаю я, но едва успеваю закончить фразу, как он уже подается в мою сторону, — стоп! Не надо. Я сама! — сдаюсь я.
Не хватало только представления для жителей и сотрудников дома. Радецкий берет меня за руку, на удивление за ладонь, а не своим этим хозяйским жестом — за плечо, и тянет к подъезду. Там мы пересекаем парадную, заходим в лифт и еще минуту поднимаемся на последний этаж, где Марк, едва двери раскрылись, вытаскивает меня в коридор и так же стремительно тащит до квартиры. Она даже не закрыта, дверь поддается простому толчку, а меня впихивают внутрь, и едва за моей спиной хлопает дверь, я намереваюсь заорать так, чтобы слышали даже голуби на крыше, но возможности мне никто не дает.
Марк набрасывается на мои губы — яростно и болезненно, и удерживает мое лицо, чтобы отвернуться не смогла от такого напора. Тогда я со всей силы смыкаю зубы на его губе, и он отскакивает, как от прокаженной, удивленно смотрит, ведя пальцами по губам, которые быстро окрашиваются в алый цвет, и, вроде бы, злится. Мне кажется, что я увидела его превращение в демона — зрачки в мгновение потемнели, лицо приобрело грубые черты. Он в секунду стер ладонью кровь с губ и ринулся ко мне. Столкновение спины со стеной было болезненным, и разозлило это еще сильнее. Я с силой заколотила по Марку — везде, куда могу попасть, и искренне надеюсь, что ему больно!
Но он не поддается. Его напор лишь усиливается, давление тела растет и становится столь сильным, что я начинаю чувствовать нехватку кислорода. Губы терзают мой рот, руки исследуют каждый сантиметр тела, пока не находят край свитера и не забираются под шерстяную ткань. Марк действует жестко, на грани боли и мне тоже хочется сделать ему больно, поэтому я отвечаю с не меньшим напором: кусаю, целую и снова кусаю. Марк шипит, вздрагивает, но не отстраняется, лишь теснее вжимает меня в стену.
Вдруг он приседает, и подхватывает меня под бедра, используя стену в качестве опоры. Ноги сами собой обвиваются на его талии, а Марк возвращается к губам, впрочем, сразу же переходит к шее — оттягивает ворот свитера до треска ткани и прижимается к горячей коже. Он целует, кусает, всасывает, и бегущие по телу волны сосредотачиваются в животе, энергия требует высвобождения — разрядки. Кажется, и Марк это понимает, потому что отрывает меня от стены и несет в спальню, небрежно бросая на постель. Поцелуи становятся еще грубее, прикосновения жестче, а возбуждение нарастает, заставляя извиваться, просить, умолять о большем. И Марк сдается.