Ненависть и ничего, кроме любви
Шрифт:
— И сколько еще раз возникало, — напоминаю я. Почему-то сейчас это уже не кажется чем-то плохим, скорее, забавным воспоминанием из прошлого, историей, которую буду рассказывать когда-то внукам.
— Мне стыдно, — выдает Марк и пытается принять серьезный вид, однако блеск его глаз выдает его с потрохами — он же едва сдерживает смех.
— Да-да, — качаю я головой, — охотно верю.
— Твое потрясающее упрямство всегда сводило меня с ума! — вдруг заявляет Марк, — и даже теперь!
— Только не вспоминай! — предупреждаю
— Хотя бы в вопросе с Фирсовым! Ты даже не представляешь, чего мне стоит не врезать ему! Мы же в одной команде играем, и он постоянно отирается где-то рядом.
— Бедный Димка — ходит по краю. А ты чем лучше? — перехожу в наступление, — куда не глянь — везде эта Диана. Как ты вообще ее терпишь? У нее же не голос, а колокольный перезвон.
— Я тебе уже говорил про Диану — не думай о ней!
— Как я могу о ней не думать? — удивляюсь я, — после нашей первой ночи ты купил ей цветы! — черт, я-то думала, что пережила, а вспоминать все еще неприятно, — еще и подарил при мне!
— Ты глупенькая, — Марк поднимается со своего места, обходит стол и присаживается передо мной на корточки. Это так неожиданно и совершенно нетипично для него, что в первый момент я теряюсь.
— Почему?
— Потому что те цветы были для тебя, — вдруг говорит он, — хотел сделать тебе приятное, но ты так меня отшила, что сказал первое пришедшее в голову. А тут и Диана подошла кстати.
— Так значит ты мои цветы этой амебе отдал? — притворно возмущаюсь я.
— Амеба? Это так ты ее называешь?
— Не важно! — отмахиваюсь от его вопроса, — как ты мог отдать ей мой букет? Ты знаешь, кем я тогда себя чувствовала?
— Прости, но ты сама виновата, — смеется Марк, чем начинает меня злить. — Другое дело твой Фирсов! — да что же такое, опять двадцать пять!
— Марк, послушай, — перебиваю я, и на этот раз намерена договорить во что бы то ни стало. Пересаживаюсь со стула на пол, чтобы быть с Марком на одном уровне, смотрю прямо в глаза и произношу, — я приняла решение в этом вопросе. И больше не буду дурачить тебе голову, потому что то, что было забавным по началу, теперь выглядит совсем по-иному.
— Так значит, — произносит Марк, придвигаясь ближе, — больше никаких секретов, никакой двойной жизни? — энергично киваю, — и теперь я могу подойти к тебе в институте, и ты не будешь против?
— Не буду!
— И Фирсов переходит в статус бывшего?
— Не совсем, — говорю я, и лицо Марка тут же меняется, — то есть, мы будем друзьями, как всегда и было.
Сойдет за признание? Или нужно углубляться в наши с Димкой отношения? Внимательно вглядываюсь в лицо Марка и боязливо ожидаю его реакции.
— Вера, ты бы смогла терпеть среди моих друзей Диану? — вдруг спрашивает он, и, верно видя вопрос в моих глазах, продолжает, — если бы я обнимал ее при встрече, если бы она висела у меня на шее и целовала при любой возможности?
— Ты шутишь?
— По-дружески —
— Ладно, я поняла! — делаю вид, что сдаюсь и задираю руки вверх, — никаких лишних телодвижений. Отныне доступ к телу имеешь только ты, доволен?
— Возможно, — загадочно улыбается Марк и тянет меня на себя, пока резко не перевешивает, и мы оба не валимся на ковер.
Вероятно, если бы я составляла список из самых лучших дней моего рождения, то этот по праву занял бы первую строчку. Бессонная ночь и доброе утро с кружкой ароматного какао прямиком в постель — должно быть о таком и мечтают все девчонки. Я никогда не мечтала, но каким-то невероятным образом все это досталось именно мне. Мы проводим в этом сказочном месте еще несколько часов и, стыдно признаться, успели опробовать многие местечки на предмет, так сказать, удобства. К вечеру чувствую себя выжитым лимоном, но невероятно счастливым лимоном.
Покидаю этот уютный домик с грустью, но Марк обещает, что еще непременно привезет меня сюда, и, не на один день, а сейчас приходит время возращения из нашей зимней сказки в суровую реальность. Марк довозит меня до дома и теперь мы, как самая банальная парочка сидим в машине возле подъезда и целуемся, и никто из нас не в силах попрощаться.
— Перед смертью не надышимся, — подшучиваю я.
На улице сильнейший снегопад, лобовое стекло уже давно завалило густой белой пеленой, а я все еще млею в объятьях Марка.
— Я не собираюсь умирать, — парирует Марк, — только не сейчас.
— И все же, мне нужно идти.
Это правда. Папа уже звонил и интересовался, когда его блудная дочь планирует вернуться домой, и, мой телефон снова вибрирует где-то в сумке — наверняка отец названивает. Марк с громким выдохом отстраняется, запечатляя на моих губах прощальный поцелуй, и позволяет мне идти.
Папа дома, он не злится на мое долгое отсутствие, но несколько раз уточняет все ли у меня в порядке со здоровьем — кажется, все еще припоминает мою утреннюю тошноту. Но, получив все интересующие его ответы, спокойной уходит в свою спальню, позволяя мне заняться подготовкой к зачету, назначенному на завтра.
Удивлена ли я, когда с утра получаю сообщение от Марка, в котором он пишет, что заедет за мной к половине восьмого? Уже нет. Его пафосное авто подъезжает к нашему подъезду минута в минуту оговоренного времени. Не хочу заставлять его ждать, да и желание увидеть уже давит на грудную клетку, поэтому поскорее прощаюсь с папой и спускаюсь во двор. Марк, разумеется, ждет у самой двери, целует так крепко, что забываю зачем вообще мне нужно попасть в институт, доводит до пассажирского места и галантно усаживает в авто. Все настолько идеально, что даже не верится.