Ненависть к тюльпанам
Шрифт:
— Нет, нет, — ухмыльнулся он, — поляки не свиньи, они люди!
Такой ответ зародил во мне новые вопросы, но я не стал больше спрашивать его, а снова вышел из дома.
Во дворе мне встретился соседский мальчишка, который был младше и потому всегда меня слушался.
— Давай играть в войну!
— Давай!
— Ты будешь свинячим народом, а я буду Гитлером!
— Хрю-хрю! — заверещал он и помчался прятаться за дерево.
Мы играли до тех пор, пока за ним не пришла его мать и не увела домой. Но меня это не огорчило. Он был слишком мал,
Когда я вернулся домой, дядя Франс уже ушёл, а мать усердно прибирала кухню. Я прошёл к себе в комнату и открыл свою любимую книгу с картинками обо всём на свете.
На карте мира каждая страна имела собственный цвет: Голландия — оранжевый, Германия — зелёный, Польша — коричневый, Россия — светло-жёлтый. Голландия была наименьшей из четырёх.
Немцы вошли в Польшу, которая лежала далеко от Голландии. Дядя Франс заявил, что, в любом случае, Гитлер будет продолжать двигаться в том же направлении, а моя мать сказала, что солдаты не должны прийти сюда. Они оба были, вероятно, правы, однако опасение оставалось, ведь Германия — наш ближайший сосед!
Чтобы быть уверенным в полной безопасности, нужно поговорить с моим отцом. Но я не знал, когда смогу увидеть его: он возвращался домой поздно и долго спал по утрам, а я уже был школьником, поэтому мы встречались только по выходным.
Учился я совсем неплохо. У меня был свой круг приятелей, годных для игры в футбол, для шалостей или просто для болтовни. Они были для меня хорошей компанией. Не самой лучшей, но достаточно хорошей! Каждый пацан знает, что это означает — самая лучшая компания. А что — самая худшая!
Другие ребята пытались попасть в нашу команду, но мы принимали не каждого.
Разговор с отцом произошёл двумя днями позднее.
— Как твои дела в школе? — спросил он, наливая себе третий стакан спиртного.
— Очень хорошо! Сегодня только два мальчика решили больше задач, чем я!
— Должно быть, они евреи!
— Почему?
— Они всегда стараются показать себя умнее всех вокруг, умнее тупых голландцев.
— Голландцы не тупые!
— Ах ты мой маленький патриот! — Отец взъерошил мне волосы.
— Так, значит, евреи в самом деле плохие, как говорят про них некоторые люди?
— Не то, чтобы все они плохие; просто лучше, если бы их не было поблизости. Однако католики гораздо хуже!
— А почему Гитлер напал на поляков?
— Ты хочешь знать настоящую причину?
— Конечно!
— Причина в том, что Гитлер безумен, и никогда никому неизвестно, почему он поступает так, как он поступает!
— А кто хуже — Гитлер или евреи?
— Все одинаковы — Гитлер, евреи, коммунисты, — от них только неприятности. Они не дают нам спокойно жить!
— Кто такие коммунисты?
— Это русские, которые хотят отобрать всё, что мы имеем, и превратить нас в своих рабов!
— А американцы помогут нам?
— Вероятно, эти сейчас
4
Беседа с отцом оставила во мне двойственное чувство. Я был рад и горд, что он обсуждал со мной, как со взрослым, события в мире. Но мир, о котором он говорил, выглядел ненадёжным, опасным местом, где всё резко менялось в одну секунду.
Гитлер мог вдруг завопить и развернуть свои войска, направив их на Голландию. Тогда люди стали бы убивать друг друга прямо здесь, и это никого бы не взволновало.
Мальчишки в школьном дворе тоже рассуждали о мировых событиях. Каждый из них имел собственное мнение, полученное из разговоров со своим отцом.
Один утверждал, что Гитлер не станет нападать на нас: ведь немцы и голландцы почти что родственники. Другой заявил, что если немцы придут, то они должны убить только евреев и коммунистов, а голландцев не тронут. Я же сказал, что поскольку Гитлер сумасшедший, то он может прийти и убить всех голландцев, не тронув евреев и коммунистов.
Вскоре в школе произошло необычное событие.
Среди наших учеников было несколько евреев. Одного из них постоянно дразнили. У него были чёрные курчавые волосы, которые блестели, как намасленные, и поэтому его было легко заметить.
Я слышал, как дети называли его жидом. Несколько раз я тоже замышлял крикнуть ему жид, просто чтобы посмотреть, что произойдёт. Но такой случай мне так и не представился, потому что он перестал появляться в школе. Сначала я думал, что он заболел, но через пару дней узнал, что он переселился в Англию. Вот так просто — фьюить! — и исчез.
Неделя за неделей проходили без особых новостей. Мало-помалу люди стали забывать о далёкой войне и больше беседовали на другие, более близкие темы. Взрослые толковали о ценах и заработках; дети ожидали, когда же наконец замёрзнут каналы, и предвкушали приближение Олимпийских игр, назначенных на будущее лето в Амстердаме.
Со временем некоторые изменения всё же становились заметны.
Мой отец ворчал, что люди перестали ходить в ресторан.
Моя мать теперь часто становилась либо нежна, либо раздражительна без видимых на то причин, хотя раньше такое с ней не случалось.
Я не знал тогда, что она беременна, пока поздней осенью её большой живот не стал особенно заметен. Отец любил поглаживать этот живот, и я понимал, что он старается хоть как-то привести мать в хорошее настроение.
Вскоре после Нового года родились близнецы — это были Ян и ты, Уиллем!
Пока мать лежала в больнице, отец опять взял меня с собой на рынок.
На этот раз он двигался медленнее и более тщательно выбирал продукты, приговаривая: «В голодные времена глаза заостряются!»