Необычайные каникулы Мишеля
Шрифт:
Совет, конечно, хороший... Я и сам об этом подумывал... Только не выговаривать же ему за то, что он прошел по тропе, которая лежит на моем участке!..
И то правда,— согласился пастух.— Но вы не беспокойтесь! Мне пора свое стадо проведать, и я туда отправлюсь не позднее, чем после полудня. Уж я-то сумею все у него выведать, каким бы он колдуном ни был! Пусть впервые за десять лет, но я его заставлю заговорить, да и он от меня кое-что услышит... До свидания! А о шалопаях ваших не тревожьтесь! Они большие прохиндеи,
Пастух ушел так же внезапно, как и пришел...
Бурбаки сдержал свое обещание. Испытывая приступы крайнего негодования при одной лишь мысли о том, что темные делишки Мотэна могли бросить тень на его, Бурбаки, репутацию, он вечером того же дня решительными шагами направился к хижине колдуна.
Нет, ты у меня получишь по заслугам, парень!— бурчал он.— Я тебе задам такую головомойку, что ты ее никогда не забудешь! Ишь, балахон на себя напялил!.. Клянусь, он сделал это нарочно, чтобы его приняли за меня, чтобы добрых людей ввести в заблуждение!..
Не переставая ворчать, Бурбаки без стука распахнул дверь хижины костоправа. Кислый запах прошлогодних яблок и дыма ударил ему в нос. Он остановился на пороге, пораженный увиденным. Конечно, он ожидал, что "берлога" Мотэна похожа на своего хозяина, что она столь же грязна и запущена. Но она была даже хуже, чем он мог предположить. Комната напоминала мрачную пещеру, сплошь затянутую густой паутиной. На скамье валялась ветхая одежда, на столе стояли какие-то пустые бутылки и немытая посуда.
Но нб это поразило пастуха больше всего. В глубине комнаты он увидел лежащую на расшатанной кровати человеческую фигуру с длинными волосами, обрамляющими рябое лицо.
Увидев посетителя, Мотэн тихо, еле слышно застонал. Смущенный Бурбаки сразу забыл, зачем пришел, и медленно приблизился к убогому ложу.
Мотэн слегка пошевелился, его губы задвигались.
Что это с тобой?—резко, спросил пастух, недовольный тем, что его гнев куда-то улетучился.
...мер человек... Арсен,— пробормотал костоправ.— ...огонь... в коже!
Бурбаки морщил лоб, силясь понять, что хочет сказать Мотэн.
...мрет... человек Арсен...— повторял больной.— ...черный... мень...
Пастух почесал себе нос. Он понемногу разбирал слова, но не мог разгадать их смысл.
Ты хочешь сказать, что умрешь, как Арсен, старина?—спросил он.
Человек медленно кивнул.
Огонь в коже... черный камень!..
Опять твои штучки?.. Я попрошу врача из
Лошнэ зайти к тебе. Если только ты не пьян в стельку...
Огонь в коже...— простонал Мотэн. Бурбаки, ошеломленный увиденным, отступил к
двери и, чувствуя явное облегчение, вышел. Он ворчал всю дорогу, а когда пришел на ферму Дар-вьера, все встревожились, увидев его опрокинутое лицо.
Ах ты, Господи!.. Ах ты, Боже мой!..— повторял он, не в силах произнести
Жильберта Дарвьер усадила его, налила ему стакан вина, который он выпил залпом, кажется, не поняв, что пьет, и даже не поблагодарив.
Ну как, видел Мотэна?—спросил Франсуа Дарвьер.
Пастух грустно покачал головой.
Конечно, я его видел! Как вас вижу, черт побери! Но, с позволения сказать, он был мертвецки пьян! Валяется на вшивой постели, которой побрезговали бы даже мои овцы... И стонет, жалуется, хотя сам костоправ!..
Что с ним? Он болен?
Конечно, болен. Да дело в том, что болезнь его — здесь!
И Бурбаки постучал себя по лбу трубкой.
Все время бормочет, что у него огонь в коже! Скажите на милость!.. Огонь в коже... А самое странное, что в безумии своем не перестает повторять: как дядюшка Арсен... И еще — черный камень! Больше я ничего не разобрал. Он не меньше десяти раз повторил, что умирает, как дядюшка Арсен, от огня в коже, из-за черного камня... Вы что-нибудь понимаете, а? У меня прямо голова идет кругом!..
Жильберта Дарвьер, ее муж, Мишель, Даниель— все они смотрели на пастуха с недоумением и тревогой. Не верилось, что этот обычно флегматичный человек способен настолько потерять равновесие!
Огонь в коже... черный камень?— задумчиво повторил Франсуа Дарвьер.— Вы уверены, что хорошо расслышали?
Будьте покойны, уверен. Слышал так же, как слышу вас!..
Пастух ушел. На ферме жизнь шла своим чередом, не в ее монотонном течении появилась какая-то странная нервозность.
Скорее от безделья, чем из любопытства Мишель поднялся в комнату близнецов и машинально открыл ящик комода. Несмотря на терзавшее его беспокойство, он улыбнулся, увидев сокровища Ива: камешки, найденные в русле ручейка, сухие сосновые шишки, старые почтовые открытки, раскопанные, наверно, на чердаке. Тут же лежала совсем новая карта местности. Мишель развернул ее и от нечего делать попытался определить местонахождение их фермы. Вдруг у него вырвался удивленный возглас: он увидел какой-то красный прямоугольник, начерченный шариковой ручкой примерно на равном расстоянии между фермой и виллой Станисласа.
Но это же совсем рядом с пастбищем!— воскликнул он.— Откуда у этих сорванцов такая карта? И потом... что означает этот квадратик?
Эй, Мишель!— послышался с лестницы голос Даниеля.
Мишель положил карту в карман куртки и побежал вниз.
Что случилось?—встревожился Даниель.— У тебя вид какой-то странный...
Потом объясню. Ты звал меня?
Да. Идем!..
Он повел его к конюшне и толкнул дверь каморки, которая служила жильем Медару.
Представь: дядя попросил меня сходить за Медаром, которого с тех пор, как пришел Бурбаки, никто не видел... Прихожу я сюда и что вижу? Смотри!