Неоновые Боги

Роберт Кэти

— Я тоже тебя люблю. — Она целует меня, медленным, чувсвенным поцелуем, от которого

комната кружится на несколько долгих мгновений. Персефона запускает руки в мои волосы и улыбается мне в губы. — И хорошо, что ты такой же ненасытный, как и я, потому что я еще далеко не закончила с тобой.

Материал принадлежит группе

Копирование материалов строго запрещено.

Скоро:

Электрический

идол

— Принеси мне ее сердце.

— Да, ты это уже говорила. — Я не отрываю взгляда от телефона, пока моя мама

расхаживает из одного конца комнаты в другой, ее юбка развевается вокруг ног. Зная ее, она выбрала свою одежду сегодня, чтобы максимально подчеркнуть свои драматические воланы.

Она ничто иное, как артистка шоу-бизнеса.

— И все же ты все еще сидишь здесь.

Она разворачивается на своих высоких каблуках и смотрит на меня сверху вниз. Ей пятьдесят, и хотя она сдерет с меня шкуру заживо за то, что я сказала это публично, ни одна морщинка или седой волос не выдают ее. Она тратит целое состояние, чтобы сохранить свою кожу гладкой, а волосы — идеальными ледяными светлыми. Не говоря уже о бесчисленных часах, проведенных с ее личным тренером, чтобы добиться тела, за которое двадцатилетние убили бы. И все это во имя ее титула, Афродиты. Когда у кого-то есть роль богини любви, он должен соответствовать определенным ожиданиям.

К несчастью для всех, моя мать принимает близко к сердцу воспроизведение репутации оригинальной Афродиты. В конце концов, богиня не была известна своим ровным темпераментом, а моя мать еще хуже, чем ее тезка.

— Эрос, положи этот чертов телефон и послушай меня.

— Я слушаю. — Мой скучающий тон выдает мое иссякающее терпение, но я бы хотел

перемотать всю драматизацию вперед, туда, где она говорит мне, что она хочет сделать, и я позабочусь об этом, чтобы она могла держать свои руки белыми, как лилия. — Тебе придется быть более конкретной, мама. Ты буквально хочешь ее сердце?

Она издает звук, подозрительно похожий на шипение.

— Ты такой маленький засранец.

Называй меня по титулу или вообще никак. Это Афродита, которую она больше никому не показывает на Олимпе. Только я получаю сомнительную привилегию быть свидетелем того, каким чудовищем на самом деле является моя мать.

Но с другой стороны, я не из тех, кто бросает камни.

Я делаю вид, что выключаю свой телефон и уделяю ей все свое внимание.

— Ты собираешься отправить меня с очередным своим маленьким поручением, так почему бы

тебе не позвать и не одарить меня милой улыбкой, прежде чем спрашивать меня снова — на этот раз с более подробной информацией.

Другой человек вздрогнул бы перед лицом моего мягкого тона с угрозой насилия под ним. Афродита только смеется.

— Эрос, дорогой, ты действительно перегибаешь палку. Ты очень хорошо знаешь, что я хочу ее

настоящее сердце. После того, что Деметра устроила прошлой осенью, больше ничего не получится. С Аидом в своем углу и новым непроверенным Зевсом она бросает свой вес вокруг, как будто она не что иное, как прославленный фермер.

Учитывая, что Деметра отвечает

за обеспечение того, чтобы весь Олимп был накормлен, а Афродита в основном занимается организацией брака скучных олимпийцев с другими скучными олимпийцами, можно утверждать, что Деметра должна быть главной.

Однако Олимп работает не так. Что бы ни думала моя мать, в этом городе никогда не будет одного правителя. Вместо этого мы получаем Тринадцать. Зевс, Посейдон, Аид, Афродита, Деметра, Артемида, Гефест, Арес, Афина, Гермес, Дионис и Аполлон. И, конечно же, Гера, хотя этот титул будет незанят до тех пор, пока новый Зевс не женится на ком-нибудь и не займет эту должность.

Вот на чем должна сосредоточиться моя мать. Она устроила все три брака для последнего Зевса — ублюдок продолжал убивать своих жен, что вполне устраивало мою мать, так как она любит свадьбы и ненавидит все, что за ними следует. Она должна была бы с пеной у рта выставлять напоказ достойных людей Олимпа перед новым Зевсом.

Вместо этого она слишком сосредоточена на своей мести. Это чертовски раздражает.

— Как дела у Зевса в последнее время? — Еще несколько месяцев назад он был Персеем, но

имена — это первое, что приносится в жертву на алтаре Тринадцати. Часть меня задается вопросом, беспокоит ли его это. Я позволил этой мысли ускользнуть. Персей — не моя проблема. Он был наследником Зевса всю свою жизнь. Он знал, что получит титул, когда умрет его отец. Если это произошло немного раньше, чем кто-либо ожидал… Ну, это тоже не моя проблема. Я не убивал этого засранца.

— Не меняй тему, — огрызается она. — С тех пор как Персефона сбежала и переспала с Аидом,

баланс сил на Олимпе нарушен. Кто-то должен проверить Деметру, и если никто другой не вмешается, тогда нам придется это сделать.

— Ты имеешь в виду, что мне придется. Возможно, ты требуешь сердечности, но мы оба знаем,

что всю работу делаю я. — Дело даже не в том, что я против этого, хотя я стараюсь свести убийства к минимуму. Это грязно, и у меня нет никакого желания, чтобы кто-то начал требовать моей головы. Гораздо проще убрать противника с помощью хорошо развитого слуха или просто наблюдать за ним до тех пор, пока его собственные действия не станут поводом для его падения. Олимп до краев наполнен грехом, если кто-то верит в такого рода вещи, и никто в сияющем круге Тринадцати не лишен изрядной доли пороков.

Кроме, очевидно, дочерей Деметры.

Я присматривал за ними в течение нескольких месяцев, с тех пор как старый Зевс решил, что хочет Персефону для себя. Я фыркаю. За все то хорошее, что он сделал. Он привел ее прямо в объятия Аида, что, в свою очередь, вывело Аида из тени нижнего города. Никто этого не предвидел.

Но суть в том, что оставшиеся три дочери Деметры старательно рисуют внутри линий. Они не пьют слишком много, не употребляют наркотики, не встречаются и не спят с теми, с кем не должны. Самое скандальное, что кто-либо из них сделал за последние два месяца, — это когда Каллисто, старшая, напала на парня, который схватил ее младшую сестру за задницу в баре. Это был великолепный захват. В одну секунду он с вожделением смотрел на Эвридику, а в следующую она ударила его кулаком в горло, повалив на задницу, и сказала ему что-то на ухо, отчего он приобрел болезненный оттенок зеленого.