Неостывший лед
Шрифт:
— Я помню.
— Что скажет твой Уилл на это?
— Он не мой. Он просто меня охраняет.
— Да?
Мне наверное показался радостным тон в его вопросе, потому что, с чего бы он таким был. Я просто молча шла дальше.
— Да постой же ты! — Николас тронул меня за плечо и развернул к себе.
И вот опять передо мной его глаза, в которых нет больше той нежности, зато есть глубина и синева. Ну что этому северянину от меня нужно? Поиздеваться? Сказать очередную колкость и рассмеяться своим звонким смехом?
— Прости меня за то, что не поверил тебе, — начал он спокойно
— Я сама смеялась над этим, пока не оказалась внутри нее.
— Что мы сейчас будем делать?
— Страдать, — с сожалением ответила я, чувствуя, как еле заметные до этого молоточки в моей голове превращаются в кувалды.
— Почему? — удивился Николас.
— Скоро узнаешь.
Все остальные уже узнали. Эйфория закончилась, а на ее место пришла страшная головная боль, от которой хотелось лезть на стенку. Все это Николас и Николь знали бы, если бы изучили книги о Севере, хранящиеся в их огромной библиотеке. Но, похоже, прочитала их только я одна.
Мы проходили мимо стонущих братьев, лежащих прямо на траве, мимо Чарли, который ходил из стороны в сторону, держась за голову. Шрика я не видела, зато заметила Уилла, который упирался в стену дома руками.
— Неужели так все плохо? — спросил Николас, глядя, как все вокруг мучаются.
— А ты еще ничего не чувствуешь? — сквозь зубы проговорила я, злясь на ущербность своего собственного состояния. Я наивно предполагала, что побочные действия меня не затронут.
— Конечно, нет! Я сильный и выносливый. Что мне сделается?
Я застыла от ужасающей боли в висках, когда Николас произнес последние слова слишком громким голосом. Как разум не отключился, так это пожалуйста, а как страдать, так вместе со всеми! Может, я тоже хотела чувствовать легкость, а не быть почти здравомыслящей! Но тогда нас бы заметили с этой летающей штуковину. Интересно, а нашу компанию на опушке тоже не заметили? Надо бы уходить, но в таком состоянии это сделать невозможно.
— Ник, я здесь, — глухим тоном сказала Николь из дома. — Мне очень плохо…
— Сейчас иду. — Николас повернулся ко мне и спросил: — Откуда ты знаешь про грибы?
— Читала в вашей библиотеке.
— И нет никакого способа это остановить?
Думай, Леона, думай! Нужно просто напрячь свою память, не обращая внимания на очередной приступ боли.
— Я не помню. Вроде бы нет… — прошептала я и застонала. — А у тебя нет никаких лекарств?
— Мы должны были быть уже у бабушки. Я не готовился к такому путешествию.
— Я тоже…
— Иди полежи. Может, станет лучше.
Николас пропустил меня вперед и зашел в дом следом. Николь лежала прямо на полу и беззвучно плакала. Завидев нас, она попыталась присесть. Но от любых движений боль становилась нестерпимой, и Николь так и застыла на вытянутых локтях, не шевелясь.
— У тебя уже прошло? — спросила она брата, а в ее голосе слышалась надежда, что и у нее все скоро закончится.
— И не начиналось, — пожал плечами Николас и опустился на колени рядом с сестрой.
— Что это за ужас такой творится
Я слушала, прислонив голову к прохладной стене, как Николас торопливо объясняет Николь про наш неправильный обед, а тем временем, кувалды в моей голове уменьшались и превращались в молоточки. Я даже сумела улыбнуться этому грандиозному событию, когда услышала фразу, брошенную Николасом:
— Ох, теперь я, кажется, понял!
Следующий час он тоже полулежал у стены, стиснув зубы и прикрыв рукой глаза. Я подходила к каждому, чтобы помочь хоть чем-то: одному принести воды, другому положить на лоб платок, смоченный холодной водой. Николь было хуже всех, она не могла выдержать такую боль и почти что кричала. Я испытывала огромную жалость ко всем, но поделать ничего не могла.
Уилл пришел в себя следующим. Затем постепенно начали оживать разбойники. Когда к Николь пришло долгожданное облегчение, она закричала уже не от боли, а от радости, чем сильно потревожила все еще страдающего Николаса.
— Нам нужно уходить, — сказал Уилл, подойдя ко мне, когда я передавала Николасу воду.
— Но не всем из нас стало лучше, — возразила я.
— Они могут пойти позже. Все равно нам не по пути.
— Бросите нас с Николь? После всего, что между нами было?
В голосе Николаса злая ирония, несмотря на то, что ему не совсем до нее. Но я поняла, к кому был обращен последний вопрос.
— Уходить, так всем вместе, — сказала я, забирая пустую кружку из рук Николаса. — Подождем еще.
— Придется идти опять по темноте. Уже почти вечер.
— Значит, будем идти в темноте. Нам не привыкать.
Николас как-то странно посмотрел на меня и опять закрыл своей рукой глаза. Так было легче переносить боль.
Через час мы вчетвером пробирались сквозь чащу леса. Разбойники решили остаться в своем домике, слишком уставшие после недуга, свалившегося на всех нас. Чарли на прощание сказал Николасу, что больше никогда не разрешит ему собирать грибы. На это дело нужны знания и опыт. А в моей голове выстроился целый ряд прочитанного в книгах, что еще нам нельзя есть, и, оказалось, того, что здесь росло и не годилось в пищу, было слишком много. Если мы в ближайшее время не выйдем из леса, нам грозит голодная смерть. Когда я читала книги про Север, я и не предполагала, что мой рацион будет настолько скудным. Все, что можно было есть в лесу, это ягоды черники и определенного вида орехи. Даже бруснику срывать было нельзя, потому что она вызывала галлюцинации. А от клюквы, растущей в топком болоте, можно было заснуть и больше никогда не проснуться.
Мы шли долго. Наступили сумерки, и все вокруг окрасилось дымчатой синевой. Уилл все сверялся с компасом и картой, которуя я вырвала из "Географических открытий". Он был расстроен тем, что не проверил, какие грибы насобирал Николас, потому что чувствовал ответственность за всех нас. Но самое главное, он был расстроен тем, что мы шли не совсем верной дорогой.
— Мы уже должны были выйти к району "Северные ветра", — сказал он нервно. — Но мы все еще в лесу.
— Может, наш предводитель недостаточно хорош в знании местности? — спросил Николас, последние полчаса неся Николь на руках, потому что та вновь не могла идти.