Неотразимый обольститель
Шрифт:
Линч минуту смотрел, как уходит Афтон.
– Трусливый ублюдок! – Потом, обдумывая различные варианты нового жульничества, он обратился к Уинтропу: – Она сделала из нас дураков... воспользовалась своей репутацией педантичной особы для того... – Линч остановился, его глаза забегали. Затем он схватил Уинтропа за руку и потянул его к краю тротуара. – Пошли. Когда мы разделаемся с ней, она не сможет показаться ни в одном из пяти районов Нью-Йорка. – Он окликнул проезжающий кеб.
– Куда мы едем? Что ты задумал?
Они уселись на потертое кожаное сиденье, и на лице Линча заиграла улыбка.
– В этом городе по меньшей мере полдюжины
Когда вечером Беатрис вернулась домой, Ричардс сообщил ей, что у нее посетитель, пожелавший непременно дождаться ее. Входя в гостиную, она сразу узнала эти широкие плечи и темноволосую голову. Напряженность, которая сковывала ее тело, спала, а колени слегка ослабели. Как будто ее размышления в карете привели его сюда, в ее гостиную.
– Мистер Барроу, – произнесла Беатрис, пересекая комнату, а он вздрогнул от неожиданности. – Какой сюрприз! У меня чудесные новости!
– Хорошо. – Коннор встретил ее на середине комнаты, взял за локоть и повел назад, в холл. – Можете рассказать мне, пока будете собираться.
– Собираться?
– Завтра днем нам надо быть в Олбани, а дорога долгая. Берите с собой немного. Мы уезжаем всего на два дня... в крайнем случае на три.
– Я не собираюсь в Олбани!
– Вам придется поехать... ради вашего банка. Я собрал все бумаги для получения разрешения, но они будут расспрашивать о фондах и счетах... все данные и цифры.
– Я дам вам документы, которые содержат эту информацию, и вы прочтете их в поезде по пути в Олбани.
– Послушайте, если я смог выкроить три дня из своего предвыборного графика, ускользнуть от собственного руководителя и наврать ему насчет того, где я буду и чем займусь, – и все это ради вашего проклятого банка... то самое меньшее, что вы можете сделать, – это поехать тоже и помочь, пресмыкаясь и умоляя там вместе со мной.
Беатрис почувствовала, что ее лицо вспыхнуло, когда он, поджав губы, оглядел ее с ног до головы. Глаза его сначала расширились с понимающим выражением, а потом он прищурился.
– Конечно, если вы боитесь ехать вместе со мной, – этот чертов ирландский акцент снова зазвучал в голосе Коннора, – боитесь, что не сможете контролировать свое вожделение и плотскую тягу ко мне... что потеряете голову и в поезде наброситесь на меня, стремясь овладеть... тогда, конечно, понятно. Я представляю огромный соблазн для женщин.
Беатрис собралась было оттолкнуть его, когда он наклонился к ней ближе, заглянул в глаза и улыбнулся такой улыбочкой, которая склонила бы к греху и саму Святую Екатерину.
– Но вы не учитываете мои стальные нервы и легендарное самообладание.
– Не болтайте чепуху! – проговорила Беатрис, пытаясь побороть накатившее на нее смущение. – Я просто не понимаю, почему вы не можете поехать один. Заседание комиссии – это единственное серьезное мероприятие. Вы можете предоставить им предложение, и у вас еще останется много времени, чтобы как следует угостить и напоить этих правоведов.
Коннор глубоко вздохнул, и лицо его посерьезнело.
– Я знаю некоторых постоянных членов комиссии, – признался
Через три часа Беатрис поднималась на платформу Центрального вокзала Нью-Йорка, спеша к поезду, который отправлялся в Олбани. С собой она захватила Элис, пару книг и пачку корпоративных отчетов. Перед глазами стояло несчастное лицо Присциллы, наблюдавшей, как тетин багаж укладывали в карету. Наконец Беатрис с помощницей расположилась в купе первого класса, закрыла глаза и попыталась выровнять дыхание. Но появление еще одного пассажира, который задел ее юбки, заставило ее открыть глаза. Это был Коннор... он убирал свой саквояж и располагался на сиденье напротив. Они обменялись несколькими словами, когда поезд тронулся, а когда он набрал скорость, Коннор и Элис задремали.
Взгляд Беатрис невольно вновь и вновь возвращался к Коннору. Несмотря на все, что она о нем знала, Коннор все еще оставался для нее загадкой. В его руки она вверяла судьбу банка, и от него теперь полностью зависело ее положение в корпорации, а она не была уверена, можно ли ожидать от него правдивого ответа даже на вопрос, какой сегодня день недели. Если бы у нее имелась хоть какая-то зацепка, подсказка к тому, что скрывается у него в душе, во что он в действительности верит и каким видит окружающий мир... Можно ли положиться на него в важных вопросах? Возможно ли, чтобы человек честный и прямой был любимчиком боссов «Таммани Холла»? А больше всего она хотела знать, почему сейчас он сидит напротив нее в поезде, следующем в Олбани. Неужели беспокойство по поводу комиссии – настоящая причина, по которой он настоял, чтобы она поехала вместе с ним? Беатрис смотрела в окно на пролетавший мимо вечерний пейзаж и старалась не думать о настоящих причинах, по которым она согласилась поехать.
Спустя некоторое время документы о фондах, которые Коннор до этого просматривал, соскользнули с сиденья рядом с ним и упали на пол. Беатрис наклонилась, чтобы поднять бумаги, в то же самое время как он нагнулся, чтобы подхватить их. Они стукнулись головами, она придержала шляпку и, взглянув, обнаружила его лицо всего в дюйме от своего. Беатрис понимала: надо немедленно выпрямиться, отдвинуться на сиденье подальше, но не сделала этого. Если он поцелует ее, она ответит на его поцелуй. И это еще больше все усложнит. Беатрис услышала, как Элис заворочалась на сиденье рядом с ней, и сунула документы в руки Коннору. Он аккуратно положил их возле себя. До конца поездки с его лица не сходила раздражавшая ее улыбочка, которая говорила, что он понимал, насколько восприимчива она к его поцелуям.
Они прибыли к месту назначения довольно поздно. В гостинице, лучшей в Олбани, смогли предложить им только заурядные номера, поскольку все законодатели собрались на свою сессию. Путешественники очень устали и поэтому с радостью согласились на два номера в самом конце коридора третьего этажа с видом на платные конюшни. Дамам предложили одну комнату на двоих, и хорошо, что им не пришлось делить кровать, зато всем пришлось пользоваться общей ванной комнатой, расположенной в конце коридора. Беатрис такие условия не устраивали, но, ложась на чистые простыни и чувствуя, как каждая косточка в ее теле ноет, она сказала себе, что все это для того, чтобы получить разрешение на открытие ее банка.