Неотвратимость
Шрифт:
— Моисей Бенцианович дома себе не готовит, мы знаем, и сейчас на кухню ни разу не вышел. Сидели в запертой комнате Аронова и если и разговаривали, то так тихо, что звука не доносилось. Прошу ответить: какие интересы могли быть у офицера милиции к Аронову? Никаких, — сам же и ответил себе Тодик. — Почему обязательно офицер милиции? И еще именно тот — «капитан»? Даже обидно слушать такие вопросы. Дорогой и очень уважаемый друг! Прошу иметь в виду, что перед тобой не шалтай-болтай какой-нибудь, а народный дружинник. Начнем с того, что я давно присматриваюсь к своему соседу. В какие, спрашивается, командировки по три-четыре раза в год может ездить бухгалтер оранжерейного хозяйства? Почему он из этих командировок возвращается как альпинист загорелый
— Надо было бы нам сейчас же дать знать. Или в свое отделение сообщить.
— Хотел. Уже почти пошел звонить на улицу, потому что дома у нас нет телефона. А что, думаю, он, этот «капитан», как раз и смоется? Тем более что парадное у нас сквозное — и на улицу и на двор.
— И упустил?
— Упустил. Но он никуда не денется. Поверь, Павел, Аронов ему нужен, и он его не минует, придет, может, и сегодня еще. Я поэтому и далеко никуда не отлучаюсь.
— Спасибо, Тодик. Очень толковый дружинник из тебя получится. Но ты, наверное, и сам чувствуешь, что напрасно понадеялся на себя одного?
— Что говорить, когда нечего говорить. Пойдем, я тебе покажу лучше, где живу.
— Не надо, чтобы нас вместе лишний раз видели. Давай, я запишу адрес и твой служебный телефон.
— Пиши, дорогой, пиши. И еще тебе скажу, всегда меня можно вызвать, по срочности если, через дежурного в нашем отделении. Оно — сто шагов пройти только от нашего дома или двести какие-нибудь. А в отделении меня знают все. Спрашивай только не Арамяна, а Тодика.
— Ну, бывай. Сам понимаешь, если ты не ошибся, так меры кое-какие надо бы принять. Зайду в ваше отделение, позвоню своим.
— Подожди, пожалуйста. Одну еще минутку. Для тебя это все обыкновенная работа. А я сколько лет мечтал — теперь сбывается наяву: сам лично участвую в поиске не шакала какого-нибудь, воришки мелкого, а настоящего преступника. У меня к тебе есть один частный вопрос. Можно задавать? Задаю. Шпионы когда для маскировки переодеваются — согласен, бывает. Но раз уголовный розыск занимается «капитаном», значит большой жулик он. Так? Тогда переодевается зачем? Разве не легче, не менее заметно, если воровать без формы?
— Длинный разговор это, Тодик. Давай его перенесем. Возьмем «капитана» за воротник, разоблачим, и все тебе преподнесу как есть. А сейчас могу только сказать, что если на твоем пути оказался наш клиент, то личность он до крайности ушлая и вовсе не глупая. Так что никаких ложных шагов от него ждать не приходится. Учти. Будь здоров и удачлив. Мне надо отбыть.
— Сейчас. Ты слышал, конечно, нашу восточную легенду про календарь и человека? Не слышал? Тогда обязательно послушай. Совсем короткая, но абсолютно нужная. Правду говорю. Для понимания психологии «капитана» очень нужна.
Павел собрался было жестом остановить увлекшегося собеседника, но решил еще немного потерпеть: уж очень парень старался представить себя с выгодной стороны перед сотрудником из самого МУРа.
— Один волшебник захотел отблагодарить человека, оказавшего ему услугу. Захотел отблагодарить и подарил человеку замечательный отрывной календарь. Такой, какой и сейчас у нас. Но тот календарь, как и полагается волшебному, обладал удивительнейшим свойством. Можно было остановиться на любом — на любом, кроме последнего! — самом хорошем, самом удачном дне и на сколько хочешь продлить его: на неделю, месяц, год, десять лет, на всю жизнь, сделав ее бессмертной. И что ты думаешь? Человек, владевший чудо-календарем, в великом нетерпении один за одним оборвал его листки. Иногда
На одном из верхних этажей хлопнула дверь, и, шумно переговариваясь, вниз по лестнице стала спускаться группа людей. Павел отошел от батареи центрального отопления на нижней площадке парадного, где они стояли с Тодиком, и первым вышел на улицу.
— Расходимся. Пока. О всех новостях сообщай. А легенда толковая.
— Ну! Так и преступники поступают со своей жизнью. Зарятся на деньги и получают в конце концов ноль. Этот Матюшин, если он не дурак, как ты считаешь, неужели он не видит своего завтрашнего дня?
— Если бы такие, как он, видели — куда бы вся преступность девалась? Ладно. Дальше тебе не стоит ходить. Всего хорошего…
Калитин полагал, что довольно неплохо подготовился к пока заочной схватке с незаурядным мошенником. Шансы угрозыска в этой борьбе были, несомненно, предпочтительнее, так как он знал о Матюшине многое, почти все: прошлое, повадки, возможных сообщников и возможные места появления. Теперь благодаря Тодику обозначилась и верная точка тяготения, наблюдение за которой рано или поздно приведет к пересечению путей розыска и разыскиваемого. Изучил Павел и обширную литературу о самых примечательных аферистах современности и прежних лет во многих странах мира. Методы и повадки нарушителей закона, особенно специализирующихся в одном и том же виде преступлений, во все времена оказываются весьма сходными. Различны причины, толкающие на преступления, разнятся и действия, потому что вместе с общественными формациями менялись и сами законы. Но преступления против человека, против личности (если придерживаться терминологии криминалистики) по характеру своему, по ухищрениям, применяемым преступником, чтобы замести следы, давали немало пищи для раздумий и сопоставлений.
Чего стоит хотя бы история о похождениях мошенницы Терезы Эмбер, в своем парижском салоне принимавшей президента республики, министров, сенаторов, послов? Семнадцать лет водила за нос французскую полицию талантливая бестия и все это время жила в полной роскоши, расходуя лишь проценты от тех денег, что добывала бесчисленными и поразительными по ловкости обманами.
Но и великосветская аферистка Тереза Эмбер, заставившая говорить о себе всю Европу, меркнет перед «величием» подвизавшейся в Москве в прошлом веке красавицы игуменьи Митрофании. Умная, очень образованная, с прекрасной памятью, она поражала самых искушенных церковников доскональным знанием текстов священных книг. Войдя в доверие руководителей православной церкви, игуменья выкачала из бюджета «святого воинства» такие деньги, что даже преследовать ее по закону они не решились, дабы не раскрывать размер своих далеко не всегда нажитых честным путем баснословных доходов.
Если бросить взгляд на это пестрое племя мошенников, то в самые давние дали человеческой истории уходят сведения о том, как набившие руку надувалы подменивали и всучали своим доверчивым жертвам стекляшки вместо драгоценных камней. Как под видом богатейших индийских набобов или всесильных магов-врачевателей проникали аферисты ко двору европейских монархов и в самые аристократические круги общества, чтобы, нажившись, обокрав и еще при этом изрядно насмеявшись, исчезнуть с глаз долой, не оставив ни малейшей надежды на новую встречу. Как в былые, и в наши дни обман рядом с возможной угрозой разоблачения заставлял жуликов одного вида — спекулянтов, барыг, расхитителей — отдавать нажитое нечестным путем более наглым и умелым ворам другого вида, предшественникам и последователям незабвенного Остапа Бендера, которые на время превращались для такой «акции» в ревизоров, строгих контролеров, представителей закона.