Неожиданное приобретение Виттории Флорабелио
Шрифт:
Здесь, на складе, видимо, эта голодная грязь копилась долго. Часть её, вероятно, попала вместе с вещами покойного антиквара, часть – выросла, как плесень, в тёмных углах, питаясь тревогами и заботами рабочих.
– Ну, а потом тут произошло убийство, – тихо заключила Виттория вслух. Мерзость настолько обнаглела, что не шарахалась даже от человеческого голоса. – И расчленение. И какое-нибудь гадкое колдовство, наверно… Что, вкусно было?
Жирное пятно довольно всколыхнулось, словно поняло вопрос. Пришлось погонять его по углам фонариком.
Одно немного смущало: Белый Лис был здесь,
«…Либо злой колдун почувствовал, что книгу кто-то ищет, и вернулся сюда, чтобы устроить ловушку на простачка», – пронеслось в голове.
Мысль откровенно пугала.
Так или иначе, оставлять кровожадную мерзость гулять саму по себе Виттория не собиралась. И не только из-за Лобо: стоило представить, как давешняя сердитая женщина в зелёном заходит сюда одна, и к горлу подкатывало.
– Рабочие же ни в чём не виноваты, – пробормотала Виттория, обшаривая сумку. – И патрульные… и воры… и кто там ещё сюда может зайти… Да куда же оно подевалось?!
В необъятной сумке, куда вошли, кажется, предметы на все случаи жизни, не оказалось элементарного талисмана «от нечистоты». Дома их валялась целая куча – полосок из плотной белой картонки, прогретых над неугасающим год огнём и окунутых в какой-нибудь священный источник, для надёжности с обеих сторон исписанных заговорами. Но сборы в спешке, но самоуверенность…
– Забыла, – вздохнула Виттория разочарованно. – Ладно, так выкручусь.
Не выпуская клубящуюся тьму из виду, она задрала юбку; на подкладку было нашито множество разноцветных лоскутов, причём каждый шов делался под зорким руководством Лобо Флорабелио. Заговоры, заклинания, ритуалы… Эту юбку, самую первую в своей жизни, Виттория мастерила почти четыре месяца, на следующую ушло всего два, потом – полтора. Уже пару лет маячила перед носом необходимость слегка обновить гардероб, но перспектива маяться шесть-семь недель с шитьём и колдовством заставляла раз за разом откладывать работу. Тем более что раньше заговорённая одежда не пригождалась, только репутацию зря портила…
До этой ночи.
Под нож – в самом буквальном смысле – пошёл небольшой клочок алого шёлка с обережной вышивкой золотой и белой нитью. Символы огня, солнца и света – того, что обладает достаточной мощью, чтобы уничтожать потустороннюю грязь окончательно и бесповоротно. Для обычного человека такой кусочек ткани был всего лишь талисманом, отпугивающим всякую зловредную мистическую ерунду, но в руках колдуна становился оружием.
Мразь во мраке забеспокоилась, заметалась по стенам, отыскивая щёлку, чтобы сбежать.
– Э, нет, – Виттория мстительно отрезала ей лучом фонаря путь к отступлению. – А вот не надо было расти такой огромной и противной.
Вспомнилось, как Лобо однажды изрёк, тоскливо глядя на толпу галдящих туристов-подростков: «Взросление есть процесс превращения маленькой прелести в большую гадость».
Стало смешно.
И почти сразу дело пошло на лад. Творить колдовство, когда трясёшься от страха – занятие не из лёгких, напротив, по заверениям глубокоуважаемого предка, колдун должен пребывать в состоянии куража и лихости, не впадая,
Но сейчас, размахивая алым лоскутом и наступая на действительно опасного врага, на какое-то мгновение она и правда ощутила это.
Лёгкость – и залихватскую, бедовую силу, закипающую в груди.
– Сгинь, сгинь, сгинь! – приказала Виттория, поднимая клочок ткани, как знамя. – Пусть всё дурное сгорит в огне, пусть растает на солнце, пусть растворится в свете! Сгинь, сгинь, сгинь – я приказываю, и так будет!
Чем ближе она подходила, тем меньше становилась потусторонняя гниль, тем больше усыхала. И наступило мгновение, когда бурлящее, грязное, гадкое съёжилось в крошечную точку – и ослепительно полыхнуло вместе с лоскутом в руке.
Виттория остановилась, тяжело дыша. Ладонь саднило; глаза сделались сырыми; в горле клокотало.
– Зашибись, – вырвалось само по себе. Улыбка разъехалась до ушей. – Ну зашибись же!
Склад точно посветлел, воздух стал чище и легче. Вертушка больше не заикалась и не раздумывала, когда ей задавали вопрос, и с первой попытки безошибочно указала на предмет, который следует отсюда забрать. Им оказался настенный календарь с изображением полуголой красотки; на нём виднелись крохотные тёмные пятнышки, то ли коричневые, то ли бордовые, и думать об их происхождении не хотелось. Свёрнутый в трубочку, он легко поместился в бездонной сумке, рядом с прихваченной из антикварной лавки висюлькой от люстры.
Виттория отряхнула руки и собралась уже выходить, когда заметила посреди помещения какое-то движение, словно с определённого угла становилось видно красноватое марево. Зла и агрессии загадочное оптическое явление не излучало, да и какая недобрая воля могла задержаться в этой комнате после ритуала очищения? Рассудив так, Тори осторожно двинулась к аномалии, готовясь драпануть в любое мгновение…
И тут случилась та странность, которая происходила очень-очень редко, но каждый раз самым что ни есть судьбоносным образом меняла её жизнь. Лобо Флорабелио загадочно отмалчивался на вопросы о странности, хотя потомки наверняка унаследовали её именно от него.
…внезапно Виттория почувствовала и увидела то, что ей чувствовать и видеть не полагалось.
Чёрное-чёрное небо, расколотое кипящими белыми молниями; яростный ветер, столь холодный и хлёсткий, что он кожу может содрать с человека; чешуя, блестящая, как полированный оникс; мощь настолько запредельная, непредставимая, необузданная, что смертный человек рядом с нею – точно сухой лист, попавший в ураган…
Над головой, на всю ширину складского блока, вдруг раскрылся огромный багряный глаз – чудовищный, однако не злой. Он смотрел внимательно; видел насквозь, до самых потаённых стремлений души; оценивал.