Непокорный алжирец
Шрифт:
— Взгляни на мои седые волосы! Я старая женщина, и я на коленях умоляю тебя: оставь в покое моё дитя! Умоляю!.. — она схватила со стола свою сумку, раскрыла её и высыпала на стол драгоценности. — Вот, возьми, всё это — твоё! Всё возьми, уезжай куда-нибудь, оставь мою дочь!..
Доктор Решид растерялся. Первым движением его было поднять гостью с пола. Однако её минутная слабость уже прошла. Фатьма-ханум с досадой оттолкнула протянутую руку и поднялась, оправляя чадру.
— Не горячитесь, ханум. Давайте поговорим
Сердито утирая остатки слёз, гостья кивнула.
— Тогда чем же вызваны ваши переживания, ханум? Если Малике не желает меня видеть, значит, нет и причины для ваших волнений. Любовь силой не завоевать, это вы знаете не хуже меня.
Доктор стал собирать драгоценности, чтобы положить их обратно в сумку.
Вдруг послышался какой-то шум, невнятные грубые голоса, и раздался крик Джамиле-ханум. Она кричала так жалобно, что у доктора подкосились ноги. Роняя на ковёр драгоценности, он бросился из комнаты, но не успел миновать приёмную, как дверь широко распахнулась, пропуская майора Жубера. Вслед за комендантом вошли три французских автоматчика.
— Добра вечер, са'аб тохтор! — нарочито ломая язык, произнёс Жубер. Его губы кривились в усмешке.
Борясь с охватившим его волнением, доктор Решид попытался выдавить из себя ответную улыбку.
— Вы случайно не заблудились, господин майор?
— Военным это не свойственно, — снова усмехнулся Жубер. — Я пришёл именно к вам.
— Чем могу служить?
— Вы не слишком гостеприимный хозяин, доктор. Не кажется ли вам, что в кабинете нам было бы удобнее разговаривать?
— Прошу, входите.
В этот момент мимо них, кутаясь в чадру, проскользнула к выходу Фатьма-ханум.
— Задержать! — коротко бросил через плечо Жубер и шагнул вслед за доктором в кабинет.
Ни на столе, ни на полу драгоценностей уже не было.
Комендант по-хозяйски расположился в кресле за столом. Доктор остался стоять.
— Присаживайтесь, — сказал Жубер, но доктор словно не слышал. Первая растерянность как будто прошла, но мысли ещё метались как в горячке, мешали сосредоточиться, найти такое необходимое в этот момент равновесие.
Двое солдат втащили в кабинет упиравшуюся Фатьму-ханум, Жубер смотрел на неё с профессиональным интересом.
— Прошу вас, мадам, открыть лицо, — потребовал майор.
Фатьма-ханум продолжала упираться.
— Может быть, вам помочь?
После этого, заданного угрожающе-вежливым тоном, вопроса она приоткинула чадру.
— Как вы сюда попали, мадам?! — В голосе Жубера слышалось неподдельное удивление.
Фатьма-ханум метнула на доктора уничтожающий взгляд — только что пережитый стыд погасил в её сердце искорку сочувствия:
— Вот у этого безумного спросите, как я сюда попала! — Она повернулась к Решиду. — Ну, чего тебе не хватает, скажи? Живёшь, слава
— Вы же умная, чуткая, ханум, — тихо сказал доктор Решид. — Вы сами испытали настоящее чувство, почему вы отказываете в этом другим? Настоящая любовь не приходит и не уходит по желанию.
В лице Фатьмы-ханум что-то дрогнуло. Но тут манор Жубер решил, что пора вмешаться в разговор.
— Вы свободны, мадам. Мы сами объясним господину доктору, что такое любовь. Можете быть спокойны.
Фатьма-ханум глубоко вздохнула. Встретившись глазами со взглядом Решида, она потупилась, опустила чадру и пошла к выходу со смешанным чувством исполненного долга, негодования и… жалости.
Майор Жубер приказал солдатам начинать обыск, потрогал запертые ящики стола и бросил:
— Ключи!
Возражать было бесполезно. Решид вытащил из кармана связку ключей и бросил на стол.
Генерал Ришелье нервничал. Приближались события, которых он ждал давно. Собственно, первый шаг уже был сделан, иначе генерал не арестовал бы доктора Решида. Он отлично понимал, что подобная акция неизбежно вызовет большие волнения среди алжирцев. И всё-таки отдал этот приказ. Нарочно отдал. А тетрадь, изъятая у доктора при аресте, подтверждала, что он поступил совершенно правильно и своевременно. Опоздай он только на один день, это строки с быстротой моровой язвы распространились бы среди населения. Но, однако, доктор и стишками баловался?
— Что же вы, полковник, не сказали мне, что наш доктор вдобавок ко всему ещё и поэт? — обратился генерал к сидевшему в кресле полковнику Франсуа:
— Я этого не знал. Никогда не читал стихов Решида.
— Пожалуйста, прошу вас, полюбуйтесь. Даже по-французски пишет.
Франсуа с интересом взял протянутый листок, — прочитал, хмыкнул. Генерал насторожился.
— Вам что-то кажется смешным, полковник?
— К сожалению, вы ошиблись, мой генерал, — это стихи не доктора Решида.
— А чьи?
— Наши, отечественные.
— То есть как это — наши?
— Это из Виктора Гюго. «Тёмные ночи».
Генерал взял листок обратно и, бормоча себе под нос, начал читать:
— Здесь право попрано. У силы же ответ На все вопросы дня — «давить». Иного нет. Везде — голодные, какой ни вспомнить город: Худеет Франция от своего позора. Прибавки труженик потребует — и вот С ним пушка разговор в открытую ведёт, Чтоб ярость нищеты глушили гром и пламя…