Непокорный алжирец
Шрифт:
— О, аллах! Почему я такая несчастная! Доченька моя! Дитя моё! Где ты?
А Малике, промокшая до нитки, дрожа от холода и отвращения, сидела в военной комендатуре. После ареста Ахмеда жизнь в родном доме стала девушке невыносимой. Она действительно решила уйти, добраться до Касбы. Там мать Ахмеда, Мустафа, Рафига… Они поймут её и помогут. Однако попасть в Касбу оказалось не так-то просто. Не успела Малике пересечь улицу Виктуар, как молодчики республиканского отряда безопасности остановили её.
— Куда отправилась так рано, водяная крыса? — спросил
Малике притворилась, что не знает французского языка и молча испуганно смотрела на них.
Один из парней спросил на ломаном арабском языке:
— Куда идёшь? В Касбу?
Малике утвердительно кивнула головой.
— Партизанка! — решительным тоном сказал толстяк с рыжими усиками, — сажайте её в машину!
Малике поняла, что сопротивление вызовет лишь ещё большую наглость. Она пошла к машине и села.
В комендатуре с девушки, бесцеремонно стащили чадру, проверили сумочку и карманы, а потом принялись довольно грубо вслух обсуждать её прелести, будто её самой здесь и не было. Малике сидела вся напрягшись, с пылающими щеками. Однако пока дальше зубоскальства дело не шло, никто ни о чём с ней не говорил, видимо ждали кого-то…
Тем временем в доме Абдылхафида суматоха продолжалась. Фатьма-ханум рыдала, обвиняя во всём мужа. Абдылхафид в свою очередь ругал её, грозясь кинуть всё к чертям — и пусть живут, как хотят. Но это была пустая угроза. В душе Абдылхафид был не менее встревожен, чем Фатьма-ханум. Ведь Малике его единственное дитя. Ради неё он копил богатство, лелеял мечту о внуках, которые продолжат род Абдылхафидов, не дадут ему сгинуть. Неужели всё это оказалось несбыточной мечтой? И какой позор! Втайне он жалел, что так жестоко обошёлся с дочерью.
Абдылхафид поднял на ноги всех, кого мог. Приехали Бен Махмуд и Лила. Они в свою очередь стали звонить всем своим знакомым. В первую очередь Лила позвонила генералу, однако не застала его ни дома, ни в штабе. Не удалось поговорить и с майором Жубером. Не долго думая, Лила помчалась в комендатуру.
Майор Жубер не успел войти в свой кабинет, как она буквально ворвалась к нему. Встревоженный вид Лилы сильно удивил его.
— Что случилось, мадам? — спросил он, забыв даже поздороваться.
— Малике пропала!
— Как пропала?
— Так, пропала!.. Помогите… Родители в отчаянии… Я звонила генералу. Но не могла найти его. Он куда-то уехал.
Жубер вдруг оживился:
— Постойте, постойте… Ребята поймали одну партизанку. Может быть, это и есть Малике?
Майор нажал кнопку. Вошёл дежурный.
— Приведите задержанную.
Через некоторое время «партизанку» привели.
— Малике! Ты что, с ума сошла? — кинулась к ней Лила. — Боже мой, на кого ты похожа?!
Она горячо обняла её.
На Малике была старая чадра, принадлежавшая Рафиге, мокрое платье обвисло, в туфлях хлюпала вода, волосы влажными прядями беспорядочно падали на виски, на лоб, на плечи, закрывали глаза.
Лила с интересом, как бы впервые разглядывала её. Потом строго
— Поедем домой… Мама твоя без сознания лежит!
— Не поеду! — твёрдо сказала Малике.
— Как не поедешь?
— Так, не поеду… Пусть без меня живут.
— А куда же ты собираешься?
— Найду куда… Не беспокойся.
— Под конвоем отправим. Лучше поезжайте, — пригрозил Жубер.
— Не поеду! Считайте меня партизанкой, сажайте в тюрьму.
— Сумасшедшая! Готова даже быть партизанкой, лишь бы… — Лила не договорила. — Соедините меня, пожалуйста, с Абдылхафидом, — повернулась она к майору.
Он сразу же исполнил её желание.
— Поздравляю! Малике нашлась, — сказала она Абдылхафиду, добродушно улыбаясь, будто и не было никакого спора с Малике. — Приезжайте! Только скорее… Да, да… Скорее!
Она положила трубку на рычаг.
— Недаром говорят, что любовь сильнее смерти. Как вы считаете, майор Жубер?
Жубер усмехнулся:
— Ей-богу, мадам, такому испытанию никогда не подвергался, так что ничего не могу сказать…
Глава девятая
Доктор Решид содержался в специальной тюрьме для политических заключённых — в одиночной камере. Он мужественно встретил удар и старался не поддаваться унынию. Не у него одного такая судьба, он разделил участь тысяч, нет, десятков тысяч невинных людей.
Решид стоял под узким, забранным железной решёткой окном и, запрокинув голову, смотрел на маленький, чуть не с ладонь, голубой лоскутик неба. Глядя на него нельзя было себе представить, что мир огромен и где-то шумит морской прибой, светит солнце, дует свежий ветер. Откуда быть здесь свету и воздуху? В тюрьме специально предусмотрена темнота и сырость, очевидно для того, чтобы человек почувствовал себя преступником… Трудно было Ахмеду. Он сосредоточил все свои силы на одном: держаться с достоинством, какие бы испытания ему ни пришлось претерпеть — не унизиться перед грубой силой. Но молодое сердце нелегко было усмирить. То его захватывала волна гнева, то оно сжималось, как в тисках. В такие минуты Ахмед старался уйти в воспоминания. Горькие и сладостные, они раздвигали перед ним стены тюрьмы и переносили в прошлое.
Железная дверь камеры со скрежетом отворилась. Раздался окрик:
— Выходи!
Решид вспыхнул от этой бесцеремонной грубости, по сдержался — что толку спорить с каменной стеноп?
В длинный коридор выходило множество дверей. Двери, двери, двери… И за каждой бьётся чьё-то сердце, рвётся на вольный простор. Сколько же здесь несчастных, думал доктор.
Его привели в комнату, расположенную в самом конце коридора. Здоровенный лейтенант с повязкой на левом глазу и трое рослых солдат сидели за столом и пили пиво. Едва дверь отворилась, лейтенант поднялся и показал на место за столом: