Непокорный алжирец
Шрифт:
Удобно развалясь на диване, генерал дымил папиросой, Лила сидела рядом в глубоком кресле.
— О чём задумалась, любовь моя?
Лила посмотрела на Ришелье без обычного своего кокетства.
— Хочу задать вам один нескромный вопрос.
— С удовольствием отвечу, — Ришелье понимающе улыбнулся. — Вероятно, вы хотите спросить, люблю я свою жену или нет? Угадал?
Лила покачала головой.
— Не угадали.
— В таком случае спрашивайте.
— Скажите, Фернан, как вы относитесь ко мне? Только — откровенно.
Генерал не сразу нашёлся. По губам Лилы скользнула
— Затрудняетесь? Хотите, я вам помогу? Избалованная особа, ищущая лёгких развлечений. Почему бы и не…
— Ну, нет уж! — с непритворной горячностью прервал её генерал. — Если бы это было так, я, несмотря на всё обаяние вашей красоты, порвал бы с вами. Нет-нет!
— Но ведь я не настолько умна, чтобы вам было интересно со мной, — настаивала Лила, возвращаясь к привычному кокетливому тону.
— С вами мне очень хорошо, — просто сказал Ришелье. — И вы настоящая умница. А умничающих женщин я не люблю.
Лила довольно улыбнулась, ей льстили слова генерала.
В дверь постучали, вошла Фатьма-ханум. Лила усадила её, налила чаю, потом, сославшись на домашние дела, оставила гостью наедине с генералом.
Фатьма-ханум не знала, с чего начать, и сидела, не поднимая глаз от пиалы. Несчастье с дочерью и бессонные ночи не прошли даром — лицо Фатьмы-ханум осунулось, под глазами легла синева, полные плечи ссутулились.
Генерал первый нарушил молчание.
— У вас ко мне дело, ханум? Готов вас выслушать.
Фатьма-ханум сглотнула комок, застрявший в горле.
— Я пришла воззвать к вашему милосердию, генерал… Язык не поворачивается говорить такое, и не сказать — тоже нельзя. Отпустите его, генерал!
— Кого я должен отпустить, ханум?
— Доктора Решида… Пусть забирает потерявшую разум и убирается отсюда подальше. Клянусь вам, мы с отцом сделаем всё, чтобы ноги их не было по эту сторону моря! В Европу, в Америку — куда угодно пусть убираются…
Генерал смотрел на женщину с презрительным любопытством.
— Вы что же, согласны отдать дочь за доктора?
— Что делать, генерал… — тяжко вздохнула Фатьма-ханум. — У нас нет выбора. Пусть лучше с ним да живая ходит, чем без него в могиле лежит.
— А вы не думаете, что она просто морочит вас?
— Куда уж там морочить… Вы её характера не знаете, потому и говорите так… Ах, как это плохо — иметь одного ребёнка! Будь у меня ещё дети, я бы эту безумную своими руками, кажется, задушила. Но что поделать, одна она у нас. Будьте милостивы, генерал! Вся наша судьба — в руках ваших, отведите от нас беду. Кроме вас никто не в силах помочь. Голову перед вами склоняю!..
По щекам Фатьмы-ханум текли обильные слёзы. Никогда ещё и ни перед кем не приходилось ей так унижаться, но сейчас она не думала об этом, ею владело одно чувство: страх за дочь.
Ришелье холодно произнёс:
— Сочувствую вашему горю, ханум, однако участь Решида, к сожалению, решена. Он государственный преступник, облегчить его положение может только Париж. А я при всём своём желании — не в силах. Прошу меня извинить.
По неприязненному тону генерала Фатьма-ханум поняла, что пришла напрасно. Ужас охватил её, словно сразу состарившись, она тяжело поднялась
В комнату влетела Лила. Губы её дрожали, она еле владела собой.
— Не ожидала от вас, Фернан, такой жестокости, не сказать несчастной матери доброго слова!
— Она не нуждается в добрых словах… Ей надо, чтобы я освободил доктора.
— А почему бы не освободить?
— Вам жаль его?
— Да! — решительно сказала Лила. — Он чудесный человек.
— Как мужчина? — недобро спросил генерал.
Лила презрительно усмехнулась, но промолчала.
— Нет, он не будет освобождён! — жёстко сказал генерал.
Лилу охватило отчаяние. С искренней мольбой в голосе она попросила:
— Нет, Фернан, вы должны освободить доктора, хотя бы ради меня. Если… — она не смогла закончить фразу. Горечь, глубокая горечь душила её.
Генерал не удержался от сарказма:
— Как быть мне, дорогая, если завтра вы попросите освободить ради вас Алжир?
— Глупость! — сказала Лила и пошла к двери, с трудом сдерживая слёзы.
Глава десятая
Старшие офицеры, руководители ОАС, собрались у генерала Ришелье на экстренное совещание: необходимо было перед выступлением ещё раз проверить расстановку сил, учесть все возможные осложнения и неожиданности. На карту ставилось слишком многое, чтобы рисковать очертя голову.
Разговор шёл о переброске ударных армейских групп через море, в метрополию. Эта сложная и очень ответственная операция была поручена полковнику Сулье. Он доложил, что в зоне ждут приказа к переброске четыре парашютных полка, а если потребует обстановка, можно скомплектовать ещё два. До начала военных действий, заметил Сулье, необходимо решить вопрос о той части офицерского состава, которая осталась верна центральному правительству.
Генерал Ришелье поддержал полковника. Напомнил собравшимся, что от их мужества зависит судьба Франции, о который раз повторил о «негасимой славе великого Наполеона», подчеркнул, что успех — во внезапности и что они обязаны выполнять обещание, данное американцам и друзьям в других странах и в течение нескольких часов стать хозяевами положения на обоих берегах Средиземного моря.
— Конечно, на первом этапе борьбы основным фронтом будет Париж, — уточнил генерал. — Любыми путями прежде всего мы должны взять судьбу Франции в свои руки. Для этого надо привести в движение одновременно всю страну, начиная от Дюнкерка и кончая Тиманрассатой [20] . Да, одновременно… Задача, конечно, трудная, но выполнимая. Надо только решительно действовать и заранее точно спланировать всю операцию и расстановку сил.
20
Дюнкерк — город в Северной Франции. Тиманрассата — город в Южной Сахаре.