Непонятные
Шрифт:
Осада продолжалось…
Сердце у Ерназара разрывалось на части, но он был бессилен против нестерпимого зноя, отсутствия чистой воды, против тифа… Он истощал, почернел, будто солнце выжало из него все жизненные соки. Но он жил и помогал жить другим. Жить и надеяться. Он ждал и своим примером заражал других, ждал помощи от русских. Ждал чуда. Люди видели его в разных уголках крепости, он был всегда среди них, всегда с ними. Ерназар не уставал говорить им о светлом будущем, о светлом завтрашнем дне…
Однако наступил момент, когда они устали ему верить… Народ все таял и таял, люди теряли близких,
Осада продолжалась…
Кончился корм для скота, весь — вплоть до циновок… Люди гонялись за скотиной, чтобы успеть забить ее, не лишиться хотя бы пропитания. Началась охота живых за живыми!.. Военачальники и бии стали открыто роптать, выражать недовольство Ерназаром, требовать, чтобы ворота крепости были наконец открыты…
Больных и умерших все прибавлялось и прибавлялось с каждым днем; мертвых не успевали хоронить.
Осада продолжалась…
Вражеские нукеры каждый день, методически, предпринимали по две коротких вылазки. Постреляют-постреляют и отступают. Ерназар все надеялся, что терпение хивинцев иссякнет и они отойдут, снимут осаду…
Однажды к Ерназару прибежали соколы, стоявшие н-а карауле у крепостных ворот, и доложили: к воротам подъехали два всадника в черных одеждах, с черными флажками на пиках.
Ерназар решил: вести переговоры с бирючами, [11] которые пожаловали с траурными флажками — символами несчастья, он не будет. Он приказал, чтобы самые меткие стрелки взяли их на мушку и застрелили. Вскоре к нему стремглав примчался еще один стражник. «Господи, уж не Хожаназар ли один из этих черных всадников?»- ослепила Ерназара ужасная мысль.
Note11
Бирюч — парламентарий.
— Ерназар-ага, это… это… Маулен и Мадреим! — выдавил он наконец из себя. — Мы сняли их с коней выстрелами, но… они убиты давно. Их привязали к седлам уже мертвыми!
Эта весть была хуже, страшнее той, что он ожидал… Последняя надежда на спасение страны, народа, ханства рухнула.
За крепостными стенами кругами как бешеный носился на коне Саипназар и вопил, вопил:
— Люди! Открывайте ворота, рушьте крепостные стены! Выходите! Алакоз погубит вас всех до единого! Никого не пожалеет! Он не пощадил даже своих сподвижников! По его приказу только что застрелили Маулена и Мадреима!.. Лю-у-у-ди-и-и! — надрывался Саипназар.
Толпы людей ринулись к воротам.
— Люди, люди! Разве можно верить изменникам! — остановил их повелительный голос Ерназара. — Он лжет! Это враги убили наших послов, убили уже давно и мертвых привязали к седлам! Враг жесток! С ним надо сражаться, нельзя сдаваться ему на милость! Милости не будет!.. Люди!
Однако толпу остановить было уже невозможно. Ерназар кличем созвал верных ему соколов, и они сами стали пробиваться к воротам.
— Дорогие мои! Давайте откроем ворота, но… чтобы сразиться! С врагом сразиться! Не сдадимся живыми в руки врагов и предателей!..
— Не сдадимся врагу! — дружно поддержали Ерназара его соколы. — Не сдадимся! К бою!..
К немногочисленному
Главный хивинский военачальник отдал команду Ерназару-младшему и Саипназару:
— Возглавьте каракалпакских воинов — и вперед! Да сбудутся ваши мечты и надежды! Вперед!
Два людских потока, две людские лавины, устремились навстречу друг другу, смешались, закрутились в страшном, смертельном водовороте сражения. Каракалпаки бились с каракалпаками: брат шел против брата. Ерназар Алакоз грудью встал против Ерназара-младшего, против предателя…
Гулзиба не отставала от соколов, храбро отражала натиск врагов. Однако все время держала в поле зрения Шонкы, глаз с него старалась не спускать. Словно тень, неотступно следовал он за Ерназаром, и это вызывало у нее самые худшие подозрения, сосущее чувство тревоги… Она догнала Шонкы и властно потребовала:
— Эй ты, поворачивай за мной! Гони коня следом!
— Женщина, не стой на дороге! — огрызнулся Шонкы и увязался снова за Алакозом…
Два Ерназара оказались лицом к лицу.
— Предатель! Я обучил тебя ратному делу! Не думал я, не предполагал, что ты посмеешь поднять оружие против меня! Против своего народа!.. — грозно крикнул Алакоз.
Ты еще не уверился в своей глупости, Алакоз, в своих ошибках? — перебил его Ерназар-младший. — Брось оружие! Вспомни, твой сын в плену! Люди никогда не станут верить человеку, у которого нет жалости к собственному сыну! Не поверят, что такой человек может быть милосерден к чужим детям! Смирись, сдайся! Может, мне удастся спасти тебя! Испросить у хана жизнь для тебя! Пойми, Алакоз, ты проиграл!..
Алакоз покраснел от гнева, ринулся на своего врага. Все остальные прекратили бой, остановились и в одно мгновение превратились из воинов в зрителей. Два вожака страны, разделившие ее и ее народ надвое, встретились в единоборстве.
Два Ерназара, съезжаясь на конях, ударяли, цеплялись саблями, как бараны рогами; наскакивали друг на друга, словно петухи; вступали, спешившись, врукопашную; снова оказывались верхом и продолжали биться копьями и саблями… Их кони и те затеяли меж собой схватку — грызлись, ударяли один другого копытами, лягались… Сабли скрещивались в поединке, звенели, блестели на солнце, ослепляли людей; они неотрывно, точно загипнотизированные, следили за битвой двух палванов, двух каракалпаков, из которых один был отцом народа, другой мог стать им.
Алакоз начал одолевать своего противника, уже занес над его головой саблю. Кенегес вдруг резко отпрянул и сломя голову поскакал прочь. Не успев разобраться, в чем дело, Алакоз увидел, что мимо него вихрем пронеслась Гулзиба. Она гнала, гнала, гнала — на виду у всех! — вожака-предателя… Конь Ерназара-младшего мчался как дикая лань. Гулзиба не могла нагнать его, но обратить изменника в паническое бегство — это ей удалось!
Хивинские нукеры, чертыхаясь и проклиная трусливого черношапочника, по приказу главного военачальника устремились вперед. Какой-то всадник, хохоча, приблизился к Гулзибе; он изготовился было схватить ее в охапку — Гулзиба саблей отсекла ему голову, голова покатилась с плеч в пыль.