Непонятные
Шрифт:
— Джигиты, главному визирю некогда, отвечайте быстрее! — прикрикнул на них Ерназар-младший. — Кто тут самый смелый, а?
Вперед выступил худой высокий джигит:
— Великий главный визирь, даже самому господу богу не под силу восстановить разрушенный дом с помощью лжи и обмана. Хана, которого обманом, запугав народ, возвели на престол, не удержит на нем сам господь бог. Мы поняли, что Зарлык-хан недостоин трона, поэтому и решили бежать в Хиву.
— Как тебя зовут?
— Расули!
— Ерназар-кенегес, потом приведете
Младший Ерназар мигнул слуге, и тот сразу же протянул ему халат. Кенегес накинул его на плечи Расули.
В углу комнаты к стенке жался молодой сокол маленького росточка, но крепкого сложения. Главный визирь обратился к нему:
— Эй, коротышка, а что ты скажешь?
Того, кто проглотил кота, боится даже лев! — туманно ответил тот.
Главный визирь не стал ломать голову над этим ответом.
— Джигиты, надо придумать способ изловить Алакоза! — бросил он и спешно удалился вместе с Махмудниязом.
Едва за ними закрылась дверь, как на пороге выросли высокие плечистые стражники. Они быстро подошли к коротышке и, не говоря ни слова, выволокли его из комнаты.
Опять отворилась дверь.
— Кто желает свидеться с Генжемуратом? — спросил нукер.
Хотели все, но Ерназар-младший выделил двух би-ев — Саипназара, Адила и одного сокола — Расули.
Когда Генжемурат увидал в камере Саипназара, он подумал, что тот прибыл, чтобы освободить его. Бледное, изможденное лицо Генжемурата порозовело, карие глаза заблестели, губы раздвинулись в радостной улыбке.
— Генжемурат, ну как? Небось здесь-то ты понял, что Зарлык-хан — это луна, всего-навсего луна… Когда есть солнце, надобность в луне исчезает! — процедил сквозь зубы Саипназар.
Генжемурат повернулся к Саипназару спиной.
— Солнце — это великий хан Хивы, — устало пояснил Ерназар-младший. — Готовая конюшня в Хиве, сдается мне, предпочтительнее, чем дворец, который собирается возвести у нас предатель Алакоз.
— Вы что, все с ума посходили? — рванулся к Ерназару-младшему Генжемурат.
— Нет, мы в здравом уме! Два хана — это два волка! Зачем нам быть растерзанными ими с двух-то сторон, зачем? — пробовал втолковать ему Адил.
— Вы всерьез?.. Вы это все всерьез говорите?
— Человек, который сам лжет, — другим не верит! — с вызовом рявкнул Расули.
Генжемурат понял: перед ним — изменники, отступники. Глаза его готовы были пронзить, испепелить их на месте. Он нашел в себе силы сдержаться и произнести, не срываясь:
— Ерназар-кенегес, ты же посол от нашего родного ханства, нашего первого хана…
— Успокойся и не сердись на меня! — отозвался Ерназар-младший. — Я долго, очень долго прикидывал и так и эдак, и вот к чему я пришел: мы сильно рискуем! Мы повели наш несчастный, измученный народ потернистому, нехоженому пути! Путь этот опасен, чреват погибелью!
— Ерназар-кенегес! Не пытайся оправдывать свою измену! Как ты можешь —
— Это Алакоз сажает пустую косточку в почву, Алакоз! — взвизгнул Саипназар.
Адил пытался уговорить Генжемурата:
У тебя один-единственный сын, Генжемурат, один! Подумай о нем! Кто его воспитает без тебя, кто вырастит?
— Память обо мне! Память об отце, погибшем за правое дело, куда лучше для воспитания сына, чем живой отец, предавший отчизну! — строго пояснил Адилу Генжемурат. — А вас, предатели, проклянут все ваши родные, даже кровные ваши дети!
Ерназара-младшего начала бить нервная дрожь.
— Маленькая лампа, зажженная во тьме, может показаться солнцем… Пойми ты, Зарлык — это лампа, а вот Алакоз выдает нам его за солнце! Он всех обманывает, всех! Вот почему я так злюсь на тебя! Ты обманут, ты терпишь несчастья из-за Алакоза!
Генжемурат готов был вступить с ними врукопашную, но цепи держали его надежно. Свой гнев и презрение вложил он в слова:
— Предатели! Я бы плюнул вам в рожи ваши бесстыжие, да для вас это все одно что капля росы — так низко вы пали! Вы только утретесь… И все равно я плюю на вас! На ваши черные подлые морды! — Генжемурат плюнул.
Никто не ожидал, что Генжемурат осуществит свою угрозу; все стояли как оглушенные. Ерназару-младше-му показалось, что в глаза ему бросили горсть земли, он в стыде и в ужасе руками схватился за лицо, прикрыл его.
— Не хочу видеть ваши продажные рыла! Лучше зиндан, чем подлостью добытая свобода! Убирайтесь! Пошли прочь!
— Э-э-э, правду говорят, курица даже перед смертью не может оторвать глаз от дерьма! — съязвил Саипназар. — Наш Генжемурат похож на курицу!
Никто не поддержал Саипназара ни словом, ни взглядом. Ему стало неловко; больше всего он боялся, как бы Ерназар-младший не изменил свое решение, опять не прилепился душой к Алакозу.
— Ерназар, не кручинься, брат! — обратился к нему Саипназар, как только они выбрались из зиндана. — Рот — это тебе не мешок, его не завяжешь! Потом… слова человека, натерпевшегося в тюрьме, — стоит ли принимать их близко к сердцу?.. Ну, погорячился! Глядишь, и одумается! Избави нас бог вызвать гнев вон там! — он показал пальцем на ханский дворец. — Покарают! Расправятся так, что мокрого места не останется!
Бии и соколы загалдели, заговорили наперебой:
— Верно, верно!.. Это кара всего страшней!.. Не приведи аллах!..
— Что я могу с собой поделать? Иногда я, кажется, крепче камня, иногда — мягок и слаб, как цветок! Слова Генжемурата пронзили меня!
— Отец, он все от своих детей стерпит! — увещевал Саипназар. — Ты молодой, но для всех каракалпаков ты — отец! Да, да, ты наш отец!
Ты мой благожелатель, ты друг мне, потому и стараешься меня утешить! — сглотнул слезу Ерназар-младший.