Непонятные
Шрифт:
Неподалеку от Казахдарьи к нему присоседился Шонкы.
— Ой, пропали мы, пропали наши головушки, погибли мы! — горько причитал он.
— Ты что разнюнился, как баба? — вознегодовал Ерназар и ткнул концом пики Шонкы в грудь.
— Пропали мы, Ерназар-ага, все пропали! — ревел Шонкы, размазывая слезы по грязным щекам. — Зарлык-хан попал в плен! Его захватил и увез сотник Му-хамедкарим!
— Что? Что ты несешь?
— Я передал твои слова Зарлык-хану, но он ослушался, не утерпел и вместе с Абди-бием вступил в бой… В это время кто-то пустил слух, что Ерназар Алакоз
Алакозу показалось, что над ним разверзлись небеса.
— Соколы! — врезался он в гущу джигитов. — Братья! Вперед! Русские победили! Они выиграли войну! Крымская война закончилась! Теперь к нам придет помощь! — Он размахивал над головой саблей и носился-метался на своем боевом коне среди понурых всадников.
Они подняли головы и последовали за Алакозом.
У Казахдарьи на ногах были все — соколы и мирное население окрестных аулов. Все взяли в руки оружие или то, что могло его заменить. Все до единого. Все, кто мог держать ружья, копья, сабли или палки, мотыги, кирки. Ерназар был до слез растроган единодушием и мужеством людей.
— Народ! Дорогие мои! Удачи вашим делам! Хвала вашему мужеству! Враг пожелал разрушить нашу землю — дадим ему отпор! Так велит нам наша священная родина, к этому призывает нас дух наших предков, наших дедов и отцов! Люди ответили ему:
— Мы слышим тебя, Алакоз! Мы с тобой, Алакоз! Мы с тобо-о-ой!
Атака хивинцев была отбита. Черная вражеская туча разметена народом. На новую атаку нукеры не решились и кольцом окружили Казахдарью. Крепость оказалась в осаде…
Миновал день, два, десять, пятнадцать дней миновали. Враг осаду не снимал.
21
Все, все было против каракалпаков… Русские проиграли Крымскую войну. Внешнее и внутреннее положение России осложнилось. России не до того было, чтобы разбираться в чужих делах, — впору бы в своих разобраться, со своими управиться… Напряженные отношения с западноевропейскими государствами и Турцией; восстание Шамиля; волнения в деревнях…
Погиб сраженный вражеской пулей Михайлов — погиб печальник за судьбу каракалпаков… Тенел остался совсем один — без старшего друга, наставника и защитника. Новый сотник воспротивился, не пожелал оставить Тенела своим денщиком. Он считал его одним из виновников гибели Михайлова. Поначалу он вообще чуть было не расстрелял парня. Спасло Тенела заступничество солдат. Однако из армии его выгнали, тут уже никто не мог Тенелу помочь…
Он очутился один на один с горами, в чужой стороне, в полном безлюдье…
Каллибек, претерпев множество трудностей и злоключений, все-таки пробрался к туркам. Его схватили дозорные на одной из застав и отвели к командиру. Се-догривый, напыщенный офицер с густыми белыми усами и мясистым багровым носом осведомился у солдата:
— Дагестанец? Из мюридов Шамиля?
— Я каракалпак! — вместо солдата выпалил Каллибек.
— Кто, кто?.. Не морочь мне голову! Ты русский шпион! Признавайся! — завопил офицер, вдруг впав в ярость.
— Нет, нет, я сам, я по своей воле! Я перебежчик! Перебежчик я! — заволновался
Он знал, что в военное время не очень-то церемонятся с лазутчиками, и поспешил все, все о себе рассказать… И о своей родине, и о намерении учиться наукам у великого турецкого брата…
Однако он видел: ему не поверили. У офицера побагровело лицо, глаза налились кровью.
— И кого пытаются обхитрить! Нам эти штучки известны!.. А ну, — зыркнул он на солдата, — теперь ты поведай ему о том, кто мы такие и откуда!..
Солдат повалил Каллибека навзничь. Его тяжелый сапог навис над лицом Каллибека.
— А ну, признавайся, зачем тебя подослали? — устрашающе прошипел он.
— Я не лазутчик! Я сам, добровольно!..
— Делай с ним что хочешь! — скомандовал офицер и поднялся навстречу англичанину, незаметно подошедшему к ним.
Солдат поставил сапог на лицо Каллибека и провел им от подбородка ко лбу. Орлиный нос Каллибека пополз вверх, лицо окрасилось кровью. Он завопил от боли. Англичанин наклонился над Каллибеком и умелым, привычными движениями вправил ему нос. Потом достал из кармана бутылочку с какой-то жидкостью и дал Каллибеку понюхать.
— Нос — важная деталь человеческого лица. Он делает человека красивым или безобразным, неузнаваемо меняет его… — объявил англичанин. — Вот, посмотрите внимательно — перебежчик теперь на себя непохож, не правда ли? Его теперь никто не сможет узнать! — Англичанин поднялся с колен, приблизился к офицеру. — Я возьму его себе. Он сгодится как носильщик или слуга! Я могу вам за него заплатить! — Он полез в карман, вынул две золотые монеты и швырнул их на землю, солдату под ноги.
Каллибек понял, что торг идет за его голову. Это доставило ему не меньшее страдание, чем обжигающая боль в сломанном носу. Он клял себя за глупость, проклинал свою судьбу…
22
Каракалпаки привыкли к тяготам существования: притерпелись и к скудной пище, и к убогому жилью, и к нехитрой одежонке. Лишь просторы степей, напоенных ароматами трав, были у них обширны и бескрайни. Привольная степь была единственным их богатством и радостью, к ней они были привязаны всей душой, всем сердцем, точно к матери родимой. А еще каракалпаки привыкли к мутной, но прохладной, самой сладкой и вкусной для них воде Амударьи.
Осада крепости на Казахдарье оторвала их, изолировала от степных просторов и от сладких вод Амударьи. И каракалпаки ощутили себя затворниками, почувствовали себя как в зиндане.
Солнце с каждым днем набирало свою летнюю, беспощадно палящую силу. Оно пылало над крепостью жарким костром, сводя людей с ума, лишая их последних сил и воли к сопротивлению. Загоны для скота, циновки на юртах, травы — все высыхало, засыхало под всепроникающими солнечными лучами… Попади сюда хоть искорка — вся крепость мгновенно превратилась бы в гигантское пепелище.
Осада продолжалась…
Люди и скот бродили по крепости, томимые жаждой, — хоть бы глоточек, один глоточек холодной воды! Хоть бы крошечное местечко в тени… Начался падеж скота. Потом пришла новая страшная беда — брюшной тиф, он косил людей как косой.