Непонятные
Шрифт:
— Вот, братишки мои, я сам займусь вашим образованием. Проще говоря, буду учить вас писать и считать.
— А когда мы сможем прочесть эти книги? — показал Каллибек пальцем на полку.
— Это зависит от вашего усердия и прилежания. Времени у нас у всех будет не густо, народ мы с вами серьезный, занятой, — проговорил он ласково и грустно.
— Ага, покажите нам первую русскую букву, — живо попросил Тенел.
Ребята выводили на бумаге вслед за своим учителем палочки, кружочки, буковки… От старания они взмокли, но не отставали от него и друг от друга. Михайлову было и весело, и легко на душе…
2
Время мчится стремительно, год подгоняет-прогоняет
Умер старый хан.
Менялись времена года, облачалась в разные одежды природа — летнюю, осеннюю, зимнюю, весеннюю… И лишь жизнь каракалпаков оставалась все той же: нищей и беспросветной…
В один из весенних дней 1853 года Ерназар двинулся домой из Хивы. Весь день небо цвело, переливалось множеством красок и оттенков, но постепенно, постепенно возобладал черный цвет. Когда Ерназар удалился от города версты на две, небо над его головой превратилось в грандиозный черный шатер, кругом стало темно и мрачно. Ерназару не хотелось возвращаться в не любимый им, чужой город; каждая верста, отдалявшая его от Хивы и приближавшая к родному краю, была ему в радость, согревала как удача!
На этот раз он объявился в Хиве с опозданием. Хан готовился к войне с мервскими туркменами и поэтому увеличил налог с каждого дымохода на десять золотых. Такой налог был не по силам не то что для большинства аульчан, но даже для крепких и зажиточных домов был чересчур обременительным. Ерназару не удалось собрать деньги в срок и целиком, и он отправился в Хиву, ожидая грома и молний на свою голову. Однако ему повезло: хан уже выступил в поход, чиновники были по горло заняты обычной своей мелкой грызней. К тому же они опасались вступать с Ерназаром в споры, ссоры и пререкания — Алакоз есть Алакоз! Вернется хан, пусть сам с ним и разбирается, определяет меру и степень наказания за недособранный налог, за опоздание.
Больше всего Ерназара обрадовало, что ему удалось избежать участия в походе против туркмен. Те, кто прибыл в Хиву с налогом в срок, сдав его в казну, тут же должны были примкнуть к ханскому воинству.
Поскорее, поскорее и подальше от этого проклятого города!.. Даже начавшийся проливной дождь не был Ерназару помехой. Промокший до нитки, торопился он к Амударье, к переправе. На том берегу Амударьи дождя не было, меж облаками сияло осеннее солнце. Перебравшись через реку, Ерназар оглянулся назад: мрак, тучи и дождь остались позади. Он двинул коня вперед. Однако Ерназар не успел насладиться солнцем и душевным покоем: он увидел, как по дороге четыре хивинских нукера гонят связанных людей. Ерназар никак не мог привыкнуть к подобным зрелищам, хотя видел их часто! Не мог привыкнуть и примириться. «Бедный народ, доколе?..»-сжал он зубы. Не научился Алакоз таиться, скрывать свои чувства и мысли под маской. Хивинцы прочитали недобрые, гневные его мысли. Один из всадников поинтересовался:
— Алакоз, разве ты не отправился вместе с ханом?
— Уж не злоупотребляешь ли ты милостивым его отношением? — пробасил другой.
Ерназар ответил обоим презрительным взглядом. Он заметил среди связанных людей Жанибек-бия. Хотя бий и восседал на коне, руки его были заломлены назад. Ерназар догадался, что причиной тому — налог, не сумел Жанибек-бий собрать его…
Ерназар начал, как туча дождем, наливаться гневом.
— Ерназар, возьми себя в руки! — поспешил Жанибек-бий предотвратить беду. — Сила на их стороне, лучше подчиниться.
— Вместо того чтобы отправить собранные деньги в ханскую казну, этот хитроумный бий отправил их своему собрату — казахскому оборванцу Жангазы-ту-ре! — прорычал хивинец.
Жангазы-туре был знатным и богатым предводителем казахских родов, обитавших в низовьях Амударьи, в окрестностях города Кунграда.
Если вы такие храбрые, почему бы вам не разделаться разом с этим «оборванцем»? — язвительно процедил Ерназар. — Зачем вы гоните этих несчастных бедняков, как скотину? Да еще со связанными руками?
— Это ваша забота и обязанность дать ему, разбойнику, отпор! Вы с ним соседи! И к тому же вы как-никак подданные Хивы! Или вы об этом забыли? — огрызнулся хивинец.
Чтобы отвлечь Ерназара и помешать ему натворить недозволенное, Жанибек поспешил обратиться к нему с вопросом:
Нет ли каких вестей от Каллибека и Тенела?
Ерназар отрицательно покачал головой. Один из хивинцев, тот, что находился поближе к Жанибеку, со злостью замахнулся на него плетью, но ударить не посмел. Какой-то старый дехканин обратил искаженное усталостью и болью лицо к Ерназару и прохрипел:
— Алакоз, когда же ты получишь помощь от русского царя? Когда приведешь к нам русских?
Хивинцы вытаращили глаза от такой наглости. Ерназар не проронил ни слова, опустил голову и угрюмо уставился на гриву своего коня. Старого дехканина огрели плетью. Группа двинулась дальше.
В сумерках Ерназар подъехал к аулу Фазыла и приметил там праздничное оживление. По дорожкам весело носилась галдящая мелюзга, отовсюду раздавался смех, оживленный говор. Ерназар вспомнил, что сегодня ведь у Фазыл-бия свадьба, он берет в дом четвертую жену. Ерназар хотел было проскользнуть незамеченным мимо, но потом подумал: «Пренебречь тоем, на который был зван, неудобно! Еще сочтут, что позавидовал чужому счастью или поскупился!..» Вблизи Фазыловой юрты пылал яркий костер, вокруг суетились люди, чуть поодаль, на поляне, кругом сидели гости; в середине круга стоял баксы [10] и, прижав дутар к груди, распевал песню.
Note10
Баксы — певец.
«Как странно устроен мир! — вздохнул Ерназар. — У одних горе, у других радость! Десяток дехкан гонят под конвоем в Хиву, а здесь пируют довольные и радостные люди! Один бай, что невольник, со связанными руками, другой готовится изведать наслаждение с молоденькой женой!..»
Ерназар неторопливо приблизился к костру; его тотчас же приветили, указали на самое почетное место среди биев. Ерназар поздоровался за руку с теми, кто оказался рядом, остальным кивнул.
— Да-а-а, этот мир давит на плечи, как тяжелая глыба, давит не переставая… — отведав угощения, задумчиво сказал Ерназар. — Половина жизни уходит на то, чтобы угождать да приспосабливаться к другим…
— Вот где довелось опять свидеться, Ерназар-ага! — раздалось у него над головой.
Он вгляделся в человека, произнесшего эти слова, и признал в нем Бердаха.
— Ого, да тебя не узнать!
Бердах выглядел нынче нарядным. На нем была новенькая рубаха из бязи, голубой бешмет, на голове лихо завязан белый платок. Своим высоким приятным голосом он попросил тишины и вышел на середину круга. Постоял молча, сосредоточился, покачал плавно головкой дутара, и полилась его песня:
Наше время — тяжелое, злое время; Каждый год удваивает наши беды; Бедняк нищ и гол, но его не оставляют в покое: Гони, давай гони налог — десять звонких монет!..