Непонятные
Шрифт:
— Ерназар-ага, я готов подписаться первым под клятвой и приложить печать! — провозгласил громко Ерназар-младший.
Многие воззрились на него с изумлением, кое-кто завздыхал, закряхтел.
— Перо и чернила! — распорядился Алакоз. Перо, чернила и бумага были в ту пору диковинкой,
они имелись редко в какой семье. Ерназар-младший все заготовил заранее: он быстро принес и поставил в центре доску для теста — астахту, положил на нее белую бумагу, чернила и два пера, привязанных к тростниковым ручкам. Ерназар Алакоз склонился над астахтой, поставил подпись, приложил печать, затем уступил место Ерназару-младшему. Тот сдержал свое слово.
— Нельзя ли денек-другой повременить с решением? — осведомился Кадирмухамед, когда очередь дошла до него.
— Передайте дальше, — с осуждением взглянул на него Алакоз.
Один молодой бий, взяв клятву в руки, пылко произнес:
— Я рад, уважаемые бий, что мы совершаем дело, до которого не смогли додуматься наши предки.
— Э, не заносись и не похваляйся зря! Дорогой ты мой, и мы оставим множество дел следующему поколению! — охладил его пыл Алакоз.
— Ну уж! Что такого особенного числится за нашими так называемыми мудрыми предками? Такими, как Маман-бий или Айдос-бий? — выпалил вдруг Кадирмухамед, чувствовавший себя неловко оттого, что откололся от большинства.
— Чтобы правильно, по справедливости оценить прошлое, нужно иметь нормальную голову, хорошее соображение! А не такие птичьи мозги, как у некоторых! — подал реплику Генжемурат.
— Зачем же нам продолжать неправедные дела предателя Айдоса? — раздался откуда-то сзади недовольный голос.
— Айдос послал защищать родину двух своих сыновей! На смерть! Этого забывать не следует! Это для всех нас может служить примером! — начал закипать Ерназар.
Кадирмухамед не издал больше ни звука, поднялся и выбрался из юрты; вслед за ним свои спины показали и другие бии. Юрта опустела наполовину. Отступников проводили гробовым молчанием. Удалился, чуть помедлив, и Мамыт-бий, однако вскорости вернулся и попросил дать ему клятву. Он долго вчитывался в нее, потом расписался и скрепил свою подпись печатью.
— Нужно будет продолжить дело. Пусть нерешительные поразмыслят! Однако кого-нибудь следует не мешкая отправить к русским, поставить их в известность…
Зарлык и Генжемурат не дали договорить молодому бию и вызвались взять на себя эту миссию.
— Друзья, мы должны сохранить в тайне все, что произошло здесь ныне, — предупредил Ерназар.
— А как же те, кто ушел? Мы-то сохраним, а они?
— В каждом из них тлеет искорка любви к родной стране, поэтому, думаю, не донесет никто из них, — успокоил всех Алакоз.
— Однако как же все-таки заставить их присоединиться к клятве? — протянул Зарлык.
— Это, наверно, придется взять на себя Ерназару-ага! Ох, нелегкая перед ним задачка, нелегкая, — сочувственно вздохнул Ерназар-младший.
— А кого же мы сделаем ханом? — выступил вперед все тот же молодой нетерпеливый бий.
— Когда под клятвой будут все подписи, тогда и посоветуемся.
— А где же будет жить наш хан, ведь нам нужна столица! — не унимался молодой бий.
— Пока что наша столица для всех нас — седло коня! — Ответ Ерназара понравился всем, и молодому бию тоже. — Любое дело, кроме, конечно, смерти, лучше
— Давайте прямо сейчас и начнем!..
— Правильно, правильно! — заговорили-зашумели все разом.
Ерназар придвинул к себе астахту, остальные сгрудились вокруг доверчиво и охотно.
Самое доброе пожелание у каракалпаков: пусть в твоей жизни не будет зимы! Самое же плохое: пусть твоя жизнь пройдет как зима.
Зима на дворе не так уж страшна: можно потеплее одеться, пожарче разжечь огонь в очаге…
Куда страшней, когда зиме подобна жизнь, судьба народа. Зима, зима… Она никогда не прекращалась для каракалпаков. И самая лютая ее стужа, самые жгучие ее морозы — разногласия, распри, вражда среди каракалпаков. Они тушили-гасили любой разгоревшийся благой огонь, задували-дули холодными ветрами в любой дом.
…Будто помягчела, подобрела эта зима-судьба, повеяло вокруг теплом: объединились бии, подписали клятву. Пусть пока не все, но и немало их, тех, кто решил повернуть зиму на робкую весну… Произошло это через сто десять лет после того, как в 1743 году Маман-бий отвез в Петербург послание от каракалпаков. Произошло, началось в пригожий осенний незабываемый вечер, когда бии всю ночь трудились — сочиняли обращение к русскому царю, просили его о помощи. А спустя небольшой срок Зарлык и Генжемурат двинулись в Оренбург, чтобы доставить это письмо генерал-губернатору для передачи самому царю.
Пусть сопутствует им удача!
5
Каллибек и Тепел работали с утра и до захода солнца, уставали с непривычки. Но как же безмерно жаждали они знаний! Весь день ждали, когда сядут рядышком за стол, возьмут в руки перья, бумагу, будут постигать уроки Михайлова… Они научились читать и писать, чуть-чуть объясняться по-русски, но им было все мало! Они хотели знать как можно больше, понять как можно глубже — и науки, и жизнь, и историю стран и народов.
Каллибек проявил способности к рисованию и черчению, и Михайлов от души помогал ему… Поистине, если молодость имеет благородную цель, ради ее достижения она может горы сдвинуть, достать до небес, проникнуть в недра земные…
Михайлов не мог нарадоваться на своих подопечных, их трудолюбию и старательности, их сообразительности. Общение с юношами было для него самого отрадой и поддержкой, скрасило ему одинокую, нелегкую жизнь. Как бы ни был Михайлов расстроен или утомлен за день, вечером его ждали Каллибек и Тенел, исполненные доброго нетерпения и светлой благодарности. Наступали счастливые часы — Михайлов делился с юношами тем, что сам знал, делился щедро. Они впитывали в себя знания с завидным усердием. Бывало, все трое так увлекались, что не замечали, как взойдет солнце нового дня.
Они подружились, они сроднились; трудности не казались им непреодолимыми, а радость отныне стала тройной.
Парней перевели на поденную работу; они строили дома богатым людям — дома красивые, добротные, удобные, непохожие один на другой. Конечно, Калли-беку и Тенелу куда как интереснее было бы изучать тайны телеги, движущейся, как говаривал Ерназар-ага, от пара! Однако они быстро смекнули, что к этим тайнам не подпускали не только их, степняков-каракалпаков, но и русских ребят из бедных семей. Они поняли это сами, без объяснений Михайлова, и даже пытались его утешить: