Неприкаянное Племя: Сурвивалист
Шрифт:
– Можно на них взглянуть?
– Из княжеской свиты вперёд вышел воевода Риницы, Василий Гикан.
Я вопросительно посмотрел на Катаржину, девушка утвердительно кивнула головой, давая соизволение. Не нравился мне этот напыщенный хлыщ, но он - человек Бреговича и, если я хочу привлечь князя к решению проблем епископства, придётся сотрудничать с воеводой. По моей команде, солдаты вывели на площадь пятёрку пленных, со связанными за спиной руками.
Воевода подошёл к пленным и требовательно спросил одного из них:
– Ты служишь Шиманскому?
Пленник не пожелал отвечать. Забыв о
– Ты служишь Шиманскому?
– повторил воевода вопрос.
Солдат ни в чем не признавался. Воин оставался верен своему господину, а мне стало жаль. Жаль не избиваемого пленника, а своих планов: теперь барды не сочинят песнь о великой победе и не будут её исполнять в трактирах по всему королевству, теперь каждый будет вспоминать, как в Ринице избивали пленных... Этот урод, воевода, украл у меня победу.
Связанный солдат корчился на земле, под ударами воеводы, но продолжал хранить молчание - ведь этого и следовало ожидать. Шиманский не стал бы посылать слабых духом людей в столь рискованную вылазку: он мог сохранить и положение в обществе, и честь только при условии, что на него не возложат вину за предательское нападение. Гикан ещё раз пнул ногой человека, распростертого на земле, но не добился ничего, кроме взгляда, исполненного ненависти.
В конце концов, утомившись, воевода изрёк:
– Этот глупец поганит землю Риницы. Его необходимо повесить.
Это было слишком. Желая сказать всё, что думаю о воеводе, я повернулся к жене и с ужасом понял: Катаржина была в восторге от происходящего! Её грудь тяжело вздымалась, щеки покраснели, а руки сильно сжали веер.
Предав пленных солдат позорной публичной казни, Катаржина наносила барону Ксаверию тяжелейшее оскорбление. Военнопленные либо удостаивались почётной смерти от меча, либо становились рабами. Только когда застарелая, не знающая пощады кровная месть переходила все мыслимые пределы взаимного озлобления, человек мог позволить себе такой плевок в лицо врагу. Похвалиться подобным деянием значило накликать на свою голову куда более жестокое возмездие... и, в конце концов, союз с Бреговичами уже окажется недостаточной защитой для Ордена. Я понимал, сколь высоки ставки в этой игре. Если Шиманского раздразнить до неистовства, то в следующий набег будут снаряжены не три полка солдат, одетых как серые воины, а десять тысяч закованных в броню пехотинцев, несколько кавалерийских полков и сотни магов; они, как стая ядовитых насекомых, слетятся на землю епископства. Я не мог молчать и попытался переубедить Катаржину:
– Княжна, они всего лишь солдаты, исполняющие приказ хозяина.
В глазах княжны Риницы вспыхнул холодный злобный огонь.
– Вот эти?
– спокойно спросила она.
– Ну что ты, муж, они же просто изгои, бандиты и разбойники. Ведь мой воевода спросил у одного из них, не состоит ли он на службе у Шиманского, ты же сам слышал. Если бы он ответил, я оказала бы ему честь, позволив палачу его зарубить. Но он всего лишь преступник, не заслуживающий ничего,
– Тут она широко улыбнулась и крикнула солдатам на плацу: - Выполняйте, что вам приказано!
Быстро нашли несколько плотников, которые начали сооружать виселицы, прямо на площади. Одному из мастеровых приказали соорудить надлежащую вывеску, чтобы всем и каждому стало известно о позоре казнённых. К закату последний из них будет уже болтаться в петле.
Праздничное настроение как-то резко испарилось - горожане спешили разойтись по домам, солдаты отправились в казармы. На площади оставались только монахи, стража и пленники, за которыми с высоты ступеней резиденции, наблюдала княжна со своей свитой.
– Неправда ли, муж мой, - довольно произнесла Катаржина, - тебе очень повезло с женой. Моя сестрица умна, но она слишком нежна и не смогла бы управлять княжеством в такое тяжёлое время.
Девушку так и распирало чувство собственной значимости, мне хотелось кулаками вбить в её голову хоть немного ума, однако... пришлось сдержаться.
– Это действительно большая удача для Риницы, Катаржина, что сегодня ею правишь ты.
– У меня сегодня бал, но ты, я вижу, устал после дороги. Не буду задерживать. Отправляйся в монастырь.
Я молча поклонился и спустился по лестнице к своим людям. Ко мне тут же подошёл Громыхайло и тихо сказал:
– Если ты собираешься убить её, Серёга, то поторопись. Она намного умнее, чем мы предполагали.
Я лишь кивнул в ответ, про себя уже считая часы. Не раньше, чем родится её дитя. Не раньше.
К мисалю мы дошли без происшествий. Я остановился у монастырских ворот, наблюдая, как уставшие чатра и послушники заходят в обитель. Ко мне подошёл начальник караула и, кивнув головой в знак приветствия, доложил:
– Мисальдер, вас дожидаются два циркача.
– Кто?
– В Риницу приехал бродячий цирк, - пояснил воин.
– Возможно вы видели их стоянку на пустыре перед городской стеной.
– Да, припоминаю. А что они хотят от меня? Не собираются же циркачи давать представление в монастыре.
– Не знаю, - пожал могучими плечами послушник.
– Хорошо, я переговорю с ними. Где эти лицедеи?
Мы прошли к караулке, в тени которой стояли два тёмных силуэта. Когда я приблизился, циркачи вышли в круг света, отбрасываемого факелом - оба высокие, с лицами, скрытыми за одинаковыми гротескными масками, только один, словно ясный день, в белом камзоле, а другой - в чёрной куртке. Движения чёрного привлекли моё внимание (было в них нечто настораживающее, знакомое), я сощурился, разглядывая гостя и неожиданно понял:
– Фармак!
– Блин, признавайся, - сказал убийца, обращаясь к второму циркачу и снимая маску, - это ты его предупредил?
– Да щаз, - ответил белый, - меня-то он не узнал!
Смутная догадка начала формироваться в моей голове и неуверенно я произнёс:
– Хатальтуль?
– Ну вот, - лидер фармеров снял свою маску.
– Вся конспирация коту под хвост.
– Что это, стесняюсь спросить, за цирк? К чему такой маскарад?
– поинтересовался я.
– Отличное, между прочим, прикрытие, - заметил убийца.
– А обсудить нам надо многое, очень многое.