Неприкаянное Племя: Сурвивалист
Шрифт:
– Лука Стоянов и Всеслав Дорвич, - отрекомендовал себя и товарища наиболее расторопный из них.
– Отправляетесь на левый (Лука) и правый (Всеслав) фланги, когда бандиты подойдут, прикажи своим людям что есть силы выкрикивать боевые вопли, громыхать доспехами и приплясывать, чтобы в воздухе пыль столбом стояла. Пусть неприятелю кажется, что вас в несколько раз больше. Если любой из бандитов сунется вперёд - уложите его стрелами на месте. А маги, - я поморщился. С волшебниками дела в орде были не очень - их по-прежнему не хватало.
– Пусть обеспечивают защиту и особо не высовываются.
Итак, решение было принято. Бадвин перекинул свой лук через плечо:
– Лучники займут позицию на гребне над бандитами - оттуда будет удобнее сеять смерть среди незваных гостей. Разумнее всего, если я сам возглавлю
Сотник был прекрасным стрелком, доказав это в нескольких битвах под флагом Серого Мисаля, однако у меня были другие планы:
– Нет. Вся фаланга, в полном составе, встречает неприятеля у выхода из ущелья.
Сейчас, с трудом сдерживая возбуждение, я отдавал офицерам последние приказы: мне хотелось предусмотреть все таким образом, чтобы ни один бандит не вырвался из ловушки.
Во взглядах, бросаемых на меня военачальниками Риницы, которые прежде не имели возможности пообщаться с мисальдером, можно было прочесть редкое для них чувство: восхищение. Воинов поразило то, как расчётливо я готовил победу, и изменения, которые внёс в предложение полковников, можно было только приветствовать. Если этот дерзкий замысел удастся осуществить, то с бандитским отрядом действительно будет покончено.
Распластавшись за камнем на скалистом гребне, Лука Стоянов подал знак лучнику, притаившемуся по другую сторону лощины. Но бравые пришельцы, стоявшие лагерем внизу, не заметили его сигнала: ранний утренний туман, подобно плотному одеялу, стлался по дну ущелья; абсолютно ничего, что находилось далее чем метрах в десяти, разглядеть было невозможно. Свет зари пока коснулся лишь восточных вершин, придавая им красноватый оттенок. Долгие часы должны были пройти, чтобы туман рассеялся. На стоянке пришельцев шевеление только начиналось. Кто-то присел на корточки в укромном уголке, чтобы справить нужду; другие мылись у родника или вытряхивали одеяла; несколько человек собирали сухой хворост, чтобы развести костры. Всего сотня воинов удосужились облачиться в доспехи. Судя по всему, чужаки не позаботились даже о том, чтобы расставить дозорных. Зрелище подобной беспечности немало позабавило Луку. Беззвучно рассмеявшись, он выбрал себе мишень - того, что сидел на корточках в укромном уголке, - и пустил стрелу.
Так началось сражение.
Первая жертва свалилась с глухим воплем. И в этот миг три сотни лучников епископства, занимавших позицию вдоль гребня, разрядили свои луки. Меткими выстрелами были выведены из строя несколько сот бойцов вражеского отряда, прежде чем хоть один из них сумел что-то предпринять. И только тогда на стоянке началась суматоха, как в растревоженном муравейнике. Бросив на землю бесполезные одеяла, опрокидывая в костры котлы с варевом, подвергшиеся атаке люди кинулись кто куда в поисках укрытия. Злобно хихикая, Стоянов выпустил вторую стрелу, которая угодила в пах чужаку. Тот рухнул на землю, корчась от боли; при этом он умудрился подкатиться под ноги бегущему товарищу, и тот, споткнувшись, упал. Слишком много людей скопилось на маленькой площадке, и возникшая среди них паника оказалась весьма на руку нападавшим. С противоположного края долины, вели огонь стрелки Всеслава Дорвича. Прежде чем командиры захватчиков сумели восстановить порядок, были повержены ещё две сотни солдат. Но вот прозвучали команды, и лучникам Риницы стало труднее попадать в цель - осаждённые бросились под защиту всевозможных укрытий: поваленных деревьев, крупных камней и даже неглубоких ложбинок. Однако стрелы ещё настигали свои мишени.
По команде одного из офицеров пришельцы устремились к границам епископства. Стоянов ликовал, как дикарь. Вероятно, головорез, командовавший этим сбродом, вообразил, что повстречался с патрулём, преследующим лишь одну задачу: оттеснить его людей туда, откуда они явились - в холмы. Те бандиты, которые сумели перегруппироваться и повиновались приказу, добежали лишь до тени, отбрасываемой вторым хребтом... но вынуждены были остановиться, услышав крики и скрип доспехов. Пятьдесят из авангарда упали, сражённые стрелами, когда в бой вступили лучники Фаланги. Передние ряды смешались и в растерянности топтались на месте. Ещё сотня их боевых товарищей, пронзённых стрелами, нашла здесь свой конец, прежде чем арьергард сообразил, что была допущена ошибка; в конце концов, офицер дал приказ отступать.
Солнечные лучи окрасили розовым
Вскоре его примеру последовали прочие лучники, оставшиеся без стрел, и теперь на налётчиков сыпался град камней. На востоке вдоль тропы поднимались тучи пыли; оттуда слышались громкие выкрики: Бажен и его послушники создавали видимость того, что Фаланга начинает атаку. Некоторые из бандитов, те, кто был более подвержен панике, сломя голову кинулись на запад. Стоянов спихнул вниз свой последний камень. Взвинченный до предела предвкушением славы и победы, он выхватил меч и заорал:
– Мисаль!
Воины из его полка бросились вслед за ним в неудержимую атаку - вниз по крутым склонам ущелья. Камни грохотали, осыпаясь из-под их ног. Но вот они достигли лощины; их окутал липкий туман, и схватка началась. Почти две тысячи врагов - мёртвых или умирающих - остались лежать на земле, а тех, что остались в живых, ждали на западе щиты, копья и мечи воинов под командованием Садко.
Бадвин спешил. Его короткие крепкие ноги не знали устали: он стремился во что бы то ни стало поспеть к месту сражения до того, как будет повержен последний вражеский боец. Кто же мог предположить, что эти трусливые шакалы, только завидев строй Фаланги, развернуться назад? Из всей его тысячи, только стрелки нанесли какой-то урон по врагу, а остальные бойцы вынуждены были наблюдать издалека - вот сотник и торопился, подгоняя послушников.
На пути он столкнулся с чужаком в простом кожаном доспехе; взгляд у того был совершенно безумный. Вид меча и примитивного круглого щита незнакомца заставили Бадвина вспомнить, что свой собственный щит он так и не перебросил из-за спины, а теперь уже поздно. Он ругнул себя за беспечность, однако все же атаковал неприятеля, восклицая "Мисаль! Мисаль!" почти с мальчишеским восторгом.
Его противник приготовился к поединку на мечах, но Бадвин отбил клинок, занесённый для удара. Тогда чужак прикрылся щитом, предпочитая воспользоваться преимуществом в силе и в весе, но не рисковать, втягиваясь в обмен ударами с человеком, который может оказаться более искусным фехтовальщиком. Однако в какой-то момент он споткнулся; тогда Бадвин сжал рукоять своего меча обеими руками, занёс его над головой и, изо всей силы обрушив смертоносное оружие на врага, не только перерубил щит надвое, но и отсек державшую его руку. Искалеченный бандит с криком упал на землю. Сотник добил его следующим ударом, выдернул меч из мёртвого тела и побежал догонять бойцов Фаланги, которые вместе с ним вошли в лощину, а теперь успели намного опередить своего командира.
С запада доносились звуки битвы. Запыхавшийся, нетерпеливый, гордый своей силой и удалью, Лука прокладывал себе путь между скалами. Туман редел; теперь он был подобен золотистому покрывалу, сквозь которое виднелись блестящие доспехи и окровавленные мечи на фоне зелёной травы и листвы. Волна спасающихся бегством разбилась о стенку изготовившихся солдат епископства. Повинуясь команде Садко, они образовали привычный строй: щитоносцы впереди, копьеносцы - в одном ряду с ними через одного, а лучники - позади. Возможно, лишь каждому двадцатому удалось приблизиться к их рядам; Лука расслышал пение горна, обернулся на его звук и отпрыгнул в сторону; грохоча подкованными копытами, мимо него пролетела полная сотня кавалеристов. На острие клина всадников, верхом на большом олене скакал жуткий варвар; копье в его руке казалось поистине огромным и устрашающим.