Неприкаянные
Шрифт:
— Не хотят люди ехать, — протестовал аульный бий.
— Охота придет в дороге, — отвечал Айдос. Распахивал дверь ближней юрты, стаскивал с постели хозяйку, молодую ли, старую ли, и бросал на арбу.
— Гони к Амударье!
Визг и крик стоял в аулах. Женщины просили защиты у мужчин, и, если те пытались заступиться, Айдос отвешивал заступнику затрещину, да такую, что тот валился с ног. Упрямых сек плетью у юрты бия Сек до крови.
Там, где аульчане наотрез отказывались переселяться, старший бий поджигал хлева, угонял
— И юрты спалю, и самих поджарю, как баранов, — грозился он.
Война, и только! Никогда не видели степняки Айдоса таким злым. Будто дьявол вселился в старшего бия.
Весь месяц, пока шло переселение, Айдос не спал, не ел, кажется. Исхудал до того, что шуба валилась с его плеч. Лицо обросло, не поймешь — человек это или зверь. По- звериному и смотрел на людей бий.
Последний аул Айдос переселил за неделю до на-вруза — мусульманского Нового года. Не переселил — перегнал степняков, как скот, с одного пастбища на другое. Бия аула, связанного, вез на арбе, а троих упрямцев волок на аркане.
В равноденствие — двадцать первого марта — степняки жгли костры на новой земле. Большие костры, чтобы высокий огонь был виден на другом берегу Аму-дарьи. И не только на другом берегу, но и в самой Хиве.
Весь день и всю ночь стоял на холме прибрежном Айдос, ожидая хана. Хотел ведь правитель увидеть на своей земле аулы каракалпакские. Вот они — аулы! Взгляни, великий хан! Айдос-каракалпак сдержал слово. Мирные дымы поднялись над нашими юртами.
Не приехал хан. Не увидел дымы каракалпакских аулов.
Утром Айдос сказал Доспану:
— Сын мой, перейдем на тот берег. Возьмем то, что обещано нам богом.
— Бог наградит вас, мой бий.
— Нет, сын мой, награду неба в этом мире вручает великий хан.
Они сели на коней и переправились на левый берег Аму. Поскакали в Хиву.
Долга жизнь человека, много в ней дорог и троп. Легких и трудных. Первых и последних. На последнюю тропу свою вышел Айдос, старший бий каракалпаков.
Он считал ее длинной, последнюю тропу свою. Должна была пролечь она по земле Хорезма, свернуть на землю туркмен и казахов, на русскую землю. И виться потом долго-долго по родной каракалпакской степи. Среди холмов и озер, среди рощ джангиля и зарослей камыша, вдоль берега моря синего…
А оказалась она вдруг короткой. Уткнулась в ворота ханского дворца и оборвалась.
Стражники остановили старшего бия у порога окриком:
— Не велено пускать!
— Кто не велел? — спросил Айдос.
— Кутлымурат-инах.
Друг Айдоса, самый добрый и самый справедливый человек в ханстве, отвернулся от бия каракалпаков.
Если существует на свете вода неблагодарности, то выпил полную чашу ее в тот день и Айдос. Выпил и решил, что хоть и горькая, но все же это единственная чаша. Напрасно, однако, так решил. Приготовили во дворце для Айдоса этой воды сотни чаш.
Что нужно вам, Айдос? —
Если бы инах спросил, жив ли еще Айдос, бьется ли еще его сердце, мог бы ответить старший бий. А вот на вопрос, что нужно, знал ответ лишь хан.
— Проводите меня к правителю! — попросил Айдос.
— Награды хотите? — понял инах.
— Справедливости хочу, — произнес с болью душевной Айдос.
— Стыдитесь, бий! Разве Хива несправедлива к вам? — изобразил недоумение инах.
— Это я узнаю от самого хана. Ведите к нему, великий инах.
Повел инах бия к хану. И хоть рядом были покои Мухаммед Рахима, шли они к ним долго. И еще дольше ждали, когда появится в датхане — дворцовой приемной — сам правитель.
— Будьте скромны, бий! — предупредил Айдоса инах. — Не требуйте невозможного.
— Мои желания скромны, — заверил инаха бий. Хан, как только вошел, сразу спросил старшего бия:
— Каким ветром занесло вас в Хиву, Айдос?
— Счастливым ветром, — ответил бий. — Каракалпаки переселились на землю Хорезма.
— Это известно мне, — кивнул хан. И кивнул равнодушно, будто не о великом событии сообщили ему, а о пустяке, не заслуживающем внимания. — Что еще?
Удивился Айдос: что еще нужно хану? Небо опустить на землю или Аму повернуть вспять?
— Мирные дымы поднимаются над аулами, — сказал бий.
— Что еще?
Больше ничего не было у Айдоса. Все, что имел, отдал хану, даже то, что не отдают: народ свой, судьбу его, его надежду.
Измученный долгой тернистой дорогой к власти, истерзанный сомнениями, стоял он перед ханом и моляще смотрел на него. Жалок был в эту минуту Айдос и сострадания заслуживал. Сострадание, видно, и заставило инаха вступиться за несчастного степняка.
— Великий хан! — сказал он. — Айдос-бий просит награду. Своей преданностью Хиве он заслужил ее.
— Награду?! — Хан задумался. — Разве любовь наша к его народу не является наградой? Уничтожение давнего врага бия Туремурата-суфи — не проявление ли заботы нашей о покое Айдоса? Какая награда может быть выше?
— Да, — закивал инах. — Не существует награды выше! Но у гостя нашего скромные желания. — Инах кинул взгляд на ветхую одежду старшего бия.
— А-а?! — догадался хан. — Наденьте на плечи гостя богатый халат…
— Нет! — запротестовал обиженный Айдос. — Нет! — Он повалился к ногам хана и, хватая руками его сапоги, стал целовать их. — Ханство! — шептал он. — Ханство каракалпакское подари, великий правитель!
Инах попытался усовестить бия:
— Не требуйте невозможного, Айдос!
Глух был старший бий. Ничьи увещевания, ничьи предостережения не принимал он. Слов хана ждал. Требовал их — добрых слов.
Но не оказалось у хана добрых слов для Айдоса. Брезгливо отстранясь от степняка, он сказал: