Неприкаянные
Шрифт:
— Пусть первым скажет старший!
Бегис принял это как свидетельство уважения к себе и снова заулыбался.
— Ясновидец наш, Туремурат-суфи, все знает наперед. Можно не ездить по аулам, а, сидя в юрте, читать мысли биев. Глупые мысли у трусливых шакалов. Ничего не сказал мне Орынбай. Посопел, покряхтел, пожаловался на то, что людей у него нет и коней нет, ничем помочь нашему делу не может…
— Верно, трусливый шакал.
— Шакалья трусость на хитрости держится. В драку сам не лезет,
Мыржык непонимающе посмотрел на брата:
— Баран-то кто?
— Это загадка для Орынбая. Нынче волк кажется волком, а завтра как будет — неведомо. Может, превратится в барана, и его самого грызть будут те, кто был бараном вчера…
— Больно мудро говоришь, брат. Неужели Орынбай боится Айдоса?
— Нынче не боится — завтра забоится. Хан все же Айдос.
— Какой же хан, если нет ханства…
— Ханства и не будет, Мыржык. Туремурат-суфи не допустит этого. И мы не допустим. Но Орынбай не верит в наши силы. На меня смотрел как на петуха, который кричит не вовремя. Сам знаешь, что бывает с петухом, который кричит не вовремя: попадает в котел…
— Котел-то нам ни к чему, — насупился обидчиво Мыржык. — Силу суфи могли показать шакалу джигиты. Мечи у них наточены, копья острые.
Бегис снисходительно улыбнулся: наивен как юнец брат! Мечом ли пугают шакалов? На них достаточно фыркнуть коню или свистнуть всаднику. Да нужен ли шакал Туремурату-суфи? Поджавший хвост, сидящий в норе… Ему нужен волк, вгрызающийся в горло врага. Волков надо искать. Где вот только?..
— Маман-бий тоже поджал хвост? — спросил Бегис брата.
— Нет, Маман не шакальей породы, — ответил Мыржык. Настал его черед рассказывать о поездке в дальний аул.
— Волк, значит! — перебил его Бегис. Задумался Мыржык. Прозвища шакала и волка не подходили к Маману. Он вообще был далек от хищников, душа-то у старика мягкая: крови чужой не хотел и боли чужой не хотел.
— Конь степной… — нашел что-то близкое Маману молодой бий.
— Ха! — засмеялся Бегис. — Куда ветер, туда и он. Узды и седла не знает. Сядешь — сбросит. А не сбросит, то занесет не в ту сторону.
— Взнуздать надо, — неуверенно предложил Мыржык.
— Ты взнуздал?
— Нет.
— Кто же возьмется за такое дело? Степные кони норовистые и зубы пускают в ход, и копыта.
— Суфи сможет, — поспешил переложить на кунградского хакима непосильную задачу Мыржык. — Суфи всех взнуздывает.
Усомнился в магической силе суфи Бегис. Конечно, на многих накинул узду Туремурат-суфи, но это были все объезженные кони. А вот на вольного, степного, накинет ли?
— Может, кто-то уже оседлал Мамана? — высказал предположение Бегис. — Братец наш старший не появлялся в Мамановом ауле?
— Не
— А хорошее?
— Хорошее тоже.
— Да, степной конь. И скачет неизвестно куда… Мыржык закачал головой: нет, мол, знает. Сказал весело:
— В Россию.
То, что Маман зовет всех соединиться с русскими, знал Бегис. Однако зов этот был негромок и мало кого трогал. А вот что скачет уже на север Маман, узнал один только Мыржык. И от кого? Неужели от самого старика?
— Видел скачущего? — спросил Бегис, удивленный такой переменой событий.
— Не видел. Но с русскими якшается и вызнает все про них. Война там, бьются который год.
— Ойбой! Кто с кем бьется? Русские-то под одним ханом ведь живут…
— С пришельцами бьются, — объяснил Мыржык. — На русских иноверцы нападают.
Хоть и далеко все это от Бегиса, однако чем-то тревожит его душу. Сразу не поймешь — чем. То ли близостью событий: русский аул почти что рядом, то ли отношением к России соплеменника своего — бия каракалпакского.
— Что же Маман, помочь хочет русским? — с беспокойством спросил Бегис.
— Нужна тигру помощь муравья! — усмехнулся Мыржык. — Не заметит, как задавит его лапой. Муравью бы помочь.
— Какая помощь, если борется тигр с тигром! Иноверцы небось тоже сильны…
— Никифор говорил: «Силен француз!»
Выдал свою тайну Мыржык. Не было наказа суфи появляться в русском ауле. Запрета, правда, тоже не было. Но поступают братья теперь только по велению кунградского хакима, его желания выполняются — не свои. А тут свое желание толкнуло Мыржыка на опрометчивый поступок.
Выдал тайну Мыржык и с испугом глянул на Бегиса: что брат скажет? Не разгневается ли?
— Был, значит, в русском ауле? — спросил Бегис. Не поверил вроде оброненному слову. Не хотел поверить.
— Конь переступил черту, проведенную богом, — попытался оправдаться Мыржык и весь вспыхнул, выдал себя. — Не заметил, как оказался у русских. Там ни колышка, ни жерди воткнутой нет. Земля и земля. Доехать до большой России можно, не узнав, что едешь по ней.
— Один твой конь переступил черту? — стал дознаваться Бегис.
— И Мамана.
— Он-то шел первым?
— Да.
Застлало огорчение глаза Бегиса. Ничего не видел он уже и видеть не хотел. Тронул коня, в степь погнал его, чтобы одному остаться, да остановил его Мыржык. Крикнул вслед:
— Видел в русском ауле быка счастья и богатства. Такими словами не только остановишь — с седла скинешь.
Оглянулся Бегис. Посмотрел ошалело на брата: что говорит? В своем ли уме?
— Да, нашего быка. Его Айдос подарил своему Али, а тот отдал как калым за дочь Гулимбет-соксанара.