Непримкнувший
Шрифт:
Но дальше всё пошло с магической быстротой и только в одном направлении.
На следующий же день я был назначен инспектором ЦК. В ту пору инспекторами назначались, как правило, бывшие первые секретари обкомов, крайкомов, члены ЦК партии. Еще через несколько дней Сталин пригласил меня к себе на длительную беседу с глазу на глаз по вопросу о создании учебника политической экономии, и вскоре мы приступили к творческой работе.
В феврале началась кампания по выборам в Верховный Совет СССР. И вот, как говорят, в один прекрасный день я получаю телеграфный бланк с красной полосой: «Правительственная».
«Рабочие,
«Рабочие Уральского Новотрубного завода…»
«Рабочие Каменск-Уральского авиационного завода…»
И пошла писать губерния.
А осенью состоялся XIX съезд партии, — который избрал меня членом Центрального Комитета.
Да, страшно жить в условиях, когда от благорасположения или неприязни, от каприза или приязни одного человека зависит твоя работа, твоя свобода, твоя жизнь, жизнь или смерть сотен, тысяч, миллионов людей.
Именно в это время «Ленинградское дело» приближалось к страшному финишу. Уже сотни людей томились в самых суровых казематах, подвергались пыткам, чтобы выбить из них личное признание в преступлениях, которые они не совершали. Измученным и истерзанным узникам предъявлялись всё новые обвинения, одно фантастичнее другого.
Первому заместителю Председателя Совета Министров СССР и Председателю Госплана СССР Н.А. Вознесенскому, секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецову, Председателю Совета Министров РСФСР М.И. Родионову, секретарю Ленинградского обкома П.С. Попкову, секретарям Ленинградского горкома партии Я.Ф. Капустину и Г.Б. Бадаеву, председателю Ленинградского городского Совета депутатов П.Г. Лазутину и многим другим руководящим работникам Ленинградской партийной организации предъявлены были обвинения в проведении «вредительски-подрывной работы в партии».
И, конечно, подследственные должны были признать этот дикий, патологический бред.
Однако в своем последнем слове на суде Н.А. Вознесенский заявил: «Я не виноват в тех преступлениях, которые мне здесь предъявляются. Я прошу передать это Сталину».
Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила к смертной казни Вознесенского, Кузнецова, Родионова, Попкова, Капустина, Лазутина. Приговор был приведен в исполнение. К смертной казни и заключению в лагерях было приговорено более 200 человек.
А дальше новые секретари Ленинградской партийной организации В.М. Андрианов, Ф.Р. Козлов, Н.Г. Игнатов начали подвергать репрессиям ни в чем не повинных людей «за связь с Вознесенским», «за связь с Кузнецовым»… По таким обвинениям ещё многие сотни партийных и советских работников были посажены в тюрьмы, высланы из Ленинграда, исключены из партии.
Забегая вперед, хочу рассказать, как после смерти Сталина я, в качестве главного редактора «Правды», сопровождал Н. Хрущева в Ленинград, где проводился партийный актив. В это время первым секретарем Ленинградской партийной организации был Ф.Р. Козлов. Я находился в составе президиума актива, проходившего в Таврическом дворце. В президиум шли многочисленные записки, требовавшие привлечь к ответственности Андрианова и Козлова
В перерывах многие участники актива подходили ко мне и спрашивали: почему Фрол Козлов остается секретарем? Почему он и Андрианов не привлекаются к ответственности?
Поздно ночью мы встретились с Хрущевым в особняке, в котором остановились и в котором когда-то жил А. Жданов. Поужинали. Вышли на воздух. Город-гигант дышал приглушенно. Тихо поплескивала вода о лодки у причала. Скрипели уключины. На черновато-белесом небе вяло мерцали звезды. Я рассказал Хрущеву о содержании записок в президиум, о тех заявлениях, которые делались мне участниками актива.
— У меня такое впечатление, что коммунисты единодушны в том, что Козлова нужно немедленно снимать с поста ленинградского секретаря. По-моему, и сам Козлов понимает, что он не пользуется никаким уважением и не имеет никакой поддержки в активе.
Хрущев молчал.
Я продолжал развивать эту тему. Приводил новые аргументы и факты.
— Ладно, посмотрим, — сказал Хрущев.
С реки потянуло холодом. Запахло тиной и рыбой.
На следующий день в своем выступлении на активе Хрущев сделал поразившее всех заявление:
— Что касается товарища Козлова, то если вы его поддержите ЦК тоже поддержит.
Зал ответил на это гробовым молчанием.
Вскоре я убедился, что Хрущев широко использовал такие приемы. Он брал провалившегося, дискредитировавшего себя работника, назначал его на самый высокий пост, награждал его всякими званиями и делал из него самого преданного и покорного ему человека.
Такой выдвиженец понимал, что всё его благополучие, чины, посты, вся сладкая жизнь целиком зависят от благодетеля. Достаточно одного его слова, и всё будет потеряно. Поэтому выдвиженец постоянно изощрялся, чтобы громче всех крикнуть сверххвалебную здравицу в честь Хрущева. Оказать ему любую услугу.
Так именно, по принципу личной преданности, И.А. Серов, на совести которого были тысячи загубленных жизней и который подлежал суду, оказался во главе органов государственной безопасности и стал самым приближенным человеком Хрущева. По такому же принципу Ф. Козлов вскоре стал Секретарем ЦК, заместителем Председателя Совета Министров СССР, членом Политбюро ЦК.
Однако вернусь к своему повествованию.
Жестким курсом
Красноречие Вышинского. На сессии Верховного Совета. 1941 год: в Перхушкове у маршала Жукова. Засекреченный Курчатов. Можно ли любить Украину. Секретный тост Александра Фадеева.
Бушующий шквал собраний, митингов, статей, речей, посвященных семидесятилетию Сталина, постепенно спадал. Но патетическое прославление великого вождя сохранилось в качестве абсолютно обязательного условия для каждого публичного выступления.
А жизнь шла своим чередом, и старая блудница история поражала человечество всё новыми курбетами. Все очевиднее становилась иллюзорность надежд на то, что после кровопролитнейшей Второй мировой войны наступит «на земле мир и в человецех благоволение».