Непримкнувший
Шрифт:
…Эволюция в сторону усиления недемократических методов руководства и управления сказывалась во всех звеньях партийного и советского механизмов. Не составлял исключения и, казалось бы, демократический по самой своей природе орган — Верховный Совет СССР.
12 марта 1950 г. состоялись очередные выборы в Верховный Совет СССР. Перед этим я денно и нощно был в разъездах и выступал перед рабочими, колхозниками, интеллигенцией Каменск-Уральского избирательного округа: Уральского алюминиевого завода, Синарского трубного, авиационных заводов, Каменск-Уральской ТЭЦ, Березовского рудника по добыче золота, пригородных колхозов и совхозов.
Всюду, начиная с
И вот я впервые депутат советского парламента. Я был счастлив и горд этим. Во-первых, потому, что оказался в числе той тысячи «лучших из лучших», как именовала печать нас, которых великий двухсотмиллионный народ удостоил своим избранием. Во-вторых, потому, что я получил депутатский мандат в Совет Союза от рабочих Урала — индустриального хребта социалистической державы.
12 июня открылась первая сессия вновь избранного Верховного Совета. Зал заседаний Большого Кремлевского дворца. Я бывал здесь в прежние годы, до реконструкции, когда он именовался Андреевским залом. Места для делегации Свердловской области. Рядом со мной в креслах также избранные от Свердловской области депутаты: маршал Советского Союза Г.К. Жуков, знаменитый физик-атомщик И.В. Курчатов, уральский писатель-сказочник П.Т. Бажов и другие.
…С маршалом Жуковым я впервые встретился на фронте в 1941 году, в самые напряженные дни битвы за Москву, когда над столицей нависла смертельная опасность. Г. Жуков командовал Западным фронтом. Я только что был назначен начальником политотдела 173-й стрелковой дивизии (бывшей 21-й дивизии народного ополчения Киевского района Москвы). Дивизия состояла исключительно из москвичей-добровольцев. Вооружена она была очень плохо, стареньким оружием времен Первой мировой войны, но по духу своему и стойкости она показывала чудеса.
Дивизия приняла первый бой на Десне западнее города Кирова. В течение октября-ноября 1941 года она вела тяжелые кровопролитные сражения с ударной танковой группировкой генерала Гудериана, которая имела задачу, захватив Тулу и Каширу, ворваться в Москву через её южные подступы.
Нет таких слов и нет таких красок, чтобы описать, сколько мужества, героизма, самоотверженности проявляли воины дивизии; чтобы защитить свою белокаменную. В дивизионном боевом марше были такие слова:
В те дни враг пытался расширить
Стремительный танков прорыв,
Но встали полки у Каширы,
Сердцами столицу прикрыв.
Дивизия несла огромные потери, как и другие соединения, оборонявшие Москву, но танковые полчища врага к Москве не прорвались.
Стояли небывалые для ноября лютые морозы. Командир дивизии полковник Александр Богданов и я отправились из-под Каширы в штаб Западного фронта просить пополнения дивизии москвичей людьми и оружием. Штаб помещался в подмосковном Перхушково. На всем протяжении пути мы видели, как ощерилась Москва и её подступы окопами, завалами, противотанковыми рвами, ежами, надолбами, артиллерийскими орудиями, зенитками, проволочными заграждениями, баррикадами, аэростатами — в готовности умереть, но не сдаться.
Часов в 11 вечера я был в Перхушкове в домике у члена Военного совета фронта Н.А. Булганина. За время пути мои ноги в сапогах и всё тело в солдатской шинелишке превратились в сосульки. Я не чувствовал пальцев, а губы одеревенели.
Н. Булганин с явным доброжелательством выслушал мой краткий доклад о боевых действиях дивизии. Похвалил дивизию и москвичей. Распорядился о награждениях отличившихся воинов боевыми орденами и медалями.
Обещал срочно пополнить дивизию боевой техникой и людьми.
Часов около трех ночи мы с комдивом вошли в кабинет командующего фронтом Г. Жукова. С первой же встречи маршал Жуков оставлял неизгладимое впечатление. Умное благородное лицо, высокий светлый лоб, серые проницательные глаза, крепко сбитая фигура, чеканный шаг по комнате, ясные и точные формулировки мыслей и требований — всё свидетельствовало о большой внутренней силе, уверенности в себе, несгибаемой воле, великолепной вымуштрованной организованности.
Мы с комдивом доложили кратко о боевых действиях дивизии, её нынешнем состоянии и наших просьбах о доукомплектовании. Маршал сказал, отчеканивая каждое слово:
— Дралась дивизия неплохо. Отличившихся наградим. Людским составом пополним. Оружие дадим. Не теряя ни минуты готовьтесь к вводу дивизии в бой в самое ближайшее время. Сохранять полную боевую готовность непрерывно.
Комдив доложил Жукову, что в первом же бою с танками противника дивизию самовольно покинул командир артиллерийского полка Глотов. Жуков нажал кнопку звонка. Вошел генерал.
Жуков:
— Комдив 173-й докладывает, что в разгар боя дивизию покинул командир артполка полковник Глотов. Полковника Глотова разыскать и расстрелять.
…Через 25 лет, в дни празднования годовщины разгрома немцев под Москвой, маршалу Жукову на собрании ученых был, в числе других, задан вопрос:
— Верно ли, что Сталин был очень жесток?
— Верно. Я сам был очень жесток. Обстановка требовала.
…Сделав несколько энергичных шагов по комнате, Жуков сказал:
— Для некоторых командиров понятия чести, должно быть, не существует. Маршал одевается в крестьянскую дерюгу и в лаптях выходит из окружения. Какой позор. Запугали себя окружением. Так будем воевать — государство потеряем. Да, государство потеряем. Всего хорошего. Приказываю: при любых работах по доукомплектованию сохранять исправно полную боевую готовность дивизии.
Позже я, уже в качестве начальника политотдела 4-й Гвардейской армии, ещё раз встречался на фронте с маршалом Жуковым далеко от Москвы.
После окончания тяжелых, но победоносных сражений за Сталинград моя армия была помыта, обмундирована, доукомплектована. Теперь мы имели первоклассное стрелковое оружие и мощную артиллерию. Боевые действия армии поддерживали крупные танковые и авиационные соединения.
Одна беда: командовать армией прислали совершенно неподходящего человека, с очень низкой общей культурой и малограмотного в военном отношении. По иронии судьбы это был тот самый маршал, переодевшийся в крестьянскую одежду и выходивший из окружения в лаптях, о котором нам говорил в студеную ночь в Перхушкове в 1941 году Г.К. Жуков. Это был Г.И. Кулик. Его разжаловали из маршалов в генерал-лейтенанты, некоторое время он обитал где-то в недрах военного министерства, а потом упросил Сталина дать ему возможность загладить свою вину на фронте.