Непримкнувший
Шрифт:
Сталин мог в получасовом — часовом докладе дать глубокий анализ мировых событий, освободительной борьбы и социалистического строительства за целый исторический период, на добротной теоретической базе. Опять же просто, ясно, лаконично, доступно для всех. Общеизвестно, что он делал это успешно на протяжении бурных и сложных тридцати лет.
Всё это верно. Но верно и то, что в теоретических работах Сталина есть глубокие пороки, отход в ряде вопросов от ленинских положений. Внешне безупречное и блестящее обобщение конкретной действительности при более глубоком анализе оказывается неверным отображением этой действительности. Однако это прозрение наступило у нас позже, и происходило оно очень сложно, противоречиво, порой и мучительно.
Но
Да их и самих не было, этих волн. Зарубежные антисоветские злобствования мы отвергали с порога. И правильно делали: они не давали ничего поучительного. А вся циркуляция идей в марксистском лагере, внутри страны и за рубежом, после разгрома троцкистов и правых, имела одну настроенность: работы Сталина, идеи Сталина, указания Сталина, слово Сталина — вершина марксистской мысли.
За тридцатилетие верховенства Сталина критика в партии в социологических вопросах шла постепенно на угасание и, в конечном счете, остался один-единственный творец теории и источник критики — Сталин.
Только он мог наносить, и наносил, удары: вчера по «контрабандистам» в вопросах истории партии, сегодня — по «меньшевиствующим идеалистам» в философии, завтра — по «контрреволюционным кондратьевцам» в аграрной теории, послезавтра — по «безродным космополитам» в литературе и драматургии.
Всем остальным предоставлялось одно право: прославлять гениальность идей Сталина, пропагандировать их и популяризировать. Абсолютная монополия в вопросах марксистско-ленинской теории, постепенное угасание большевистской критической мысли — это те вредоносные процессы, последствия которых оплачены нашей партией, нашим народом, мировым коммунистическим движением дорогой ценой.
…После одной из бесед Сталина с нами состоялось формальное решение Президиума ЦК, которым группе советских ученых-экономистов поручено было написать учебник политической экономии. В группу были включены: академик К.В. Островитянов, академик П.Ф. Юдин, член-корреспондент Академии наук Д.Т. Шепилов, член-корреспондент Л.А. Леонтьев, а несколько позже — действительный член Академии сельскохозяйственных наук И.Д. Лаптев и член-корреспондент А.И. Пашков.
По указанию Сталина в мае 1950 г., нас всех освободили от всех работ и общественных обязанностей и направили за город «со строгой изоляцией»: чтобы мы не отвлекались ни на какие побочные дела и в течение одного года подготовили текст учебника. Сталин предложил создать авторскому коллективу «все условия», чтобы «они ни в чем не нуждались и ни о чем не заботились, кроме работы над учебником».
Так и было всё сделано. Нам был отведен под Москвой, в Горках, прекрасный особняк. Когда-то он был построен Саввой Морозовым. Здесь с июля 1931 г. по июнь 1936 г. жил и работал Алексей Максимович Горький.
И вот душистым майским утром 1950 года мы прибыли в Горки. Въездная аллея. Двухэтажный прекрасной архитектуры особняк на высоком берегу Москвы-реки. Запущенный сад, а за ним — сосновый бор. Вода в Москве-реке — прозрачная с синевой, а за рекой бескрайние заливные луга.
Меня поселили в комнату, которую прежде занимал сын писателя — Максим Алексеевич, К.В. Островитянова — в комнате, в которой раньше жила Надежда Алексеевна — жена Горького, «Тимоша», и т.д. Мемориальные же комнаты Горького были для нас священными. Но в часы раздумий я потихоньку заходил сюда, перебирал его книги, смотрел на рабочий стол, на нестеровскую картину «Больная девушка» и так ясно видел добрые-добрые глаза Алексея Максимовича, слышал его голос, глуховатый, прерывистый, окающий.
В Горках мы прожили целый год. Работали с соблюдением строгого
Сталин очень быстро откликнулся на нашу просьбу. Очередная беседа состоялась 30 мая 1950 г. в Кремле, в кабинете Сталина. Сталин был в своем обычном стареньком, довоенном сером костюме (китель и брюки) и сапогах. Он был свежевыбрит и выглядел очень бодрым. Мы ставили вопросы, Сталин отвечал на них. Иногда он сам задавал нам вопросы. Беседа продолжалась один час. При прощании Сталин сказал, что он готов встречаться тогда, когда это будет нам необходимо.
По возвращении в Горки мы вновь коллективно составили запись состоявшейся беседы. Надо сказать, что Сталин проявлял к авторам учебника суровую требовательность. В беседах он многократно подчеркивал, чтобы каждое слово было тщательно взвешено, чтобы в тексте не было ничего лишнего («болтовни»). Он требовал сочетания безупречной научности изложения с его популярностью, не впадая, однако, в вульгарность (всякое упрощенчество и вульгаризацию он именовал «базарным» стилем).
По мере подготовки нами глав о предмете политической экономии и по докапиталистическим способам производства мы посылали их Сталину на редактирование.
Редактировал он с поражающей тщательностью. Никаких мелочей для него не существовало, он «придирался» ко всему. Совершенно невозможно передать здесь те редакционные поправки, которые Сталин внес в написанные нами главы. Приведу для иллюстрации лишь некоторые примеры.
На титульном листе у нас значилось: «Политическая экономия. Краткий курс». Сталин зачеркивает слова «Краткий курс» и вставляет — «учебник».
В заголовке «Докапиталистические формации» Сталин слово «формации» заменяет словами «способы производства».
В первой главе у нас было сказано: «Возникновение человека было одним из величайших скачков в развитии природы». Сталин в этой и следующей фразе слово «скачков» заменяет словом «поворотов». В нашей фразе «предки человека жили стадами» Сталин делает поправку: «ордами, стадами».
Многочисленные редакционные поправки внес Сталин во вторую главу «Рабовладельческий способ производства». Так, во фразу «На первых порах рабство носило патриархальный характер» он добавляет «патриархальный, домашний характер». У нас было написано: «богачи давали деньги в заём, закабаляя своих должников». Сталин переделывает эту фразу таким образом: «богачи давали семена, деньги в заём, закабаляя своих должников, обращали их в рабство, отбирали землю».
Кроме многочисленных редакционных правок смыслового и стилистического характера, Сталин по ходу редакционной работы над главами иногда сам вписывал нам вставки, некоторые из которых были довольно значительными.
Так, к введению о предмете политической экономии Сталин своей рукой написал следующее дополнение: «Как видно, политическая экономия изучает не какие-либо заоблачные, оторванные от жизни вопросы, а самые реальные и актуальные вопросы, затрагивающие кровные интересы людей, общества, классов. Является ли неизбежной гибель капитализма и победа социалистической системы хозяйства, противоречат ли интересы капитализма интересам общества и прогрессивного развития человечества, является ли рабочий класс могильщиком капитализма и носителем идей освобождения общества от капитализма, — все эти и подобные им вопросы решаются различными экономистами по-разному, в зависимости от того, интересы каких классов они отражают. Этим именно и объясняется, что в настоящее время не существует единой для всех классов общества политической экономии, а существует несколько политических экономий: буржуазная политическая экономия, пролетарская политическая экономия, наконец, политическая экономия промежуточных классов, стремящаяся приспособить политическую экономию рабочего класса ко вкусам буржуазной политической экономии.