Непрожитое детство
Шрифт:
Екатерину поразило, что, так и не поцеловав, толком не попрощавшись, Александр ушел, отказался от нее. Только цитрусовый запах одеколона и скрученная бумажная козявка напоминали Екатерине, что у нее был мужчина. Ни о какой женитьбе он, конечно, не говорил. Захотелось догнать Александра, схватить за грудки и немедленно все выяснить, поставить все точки и никаких запятых, но она только улыбнулась, разрывая лицо в идиотском усилии.
Стрелка часов дернулась, кукушка вылезла из дупла и прокуковала десять утра.
Природа или картины всегда действовали на Екатерину умиротворяюще. Сегодня она не будет жадничать и сначала сходит на выставку Ван Гога, а потом отправится за город.
Но, выйдя на
Опустив везделет на краю поля, Екатерина ринулась в его колышущееся чрево. Сочные, тугие травы лизали ноги и руки, земля теплела последней, засыпающей силой. Все еще было прекрасно и пышно, но уже чувствовался ущерб, как в лице пятидесятилетней красавицы. Вроде бы все черты на месте, но овал расползся, веки набухли житейским опытом, рот скорбно поджался. Екатерина шла, хватая стебли, они кололи руку, на коже оставалась влага. Русское поле лилось лавиной. Солнце не казалось огромным, каким оно нависает над полями Франции или Голландии. Желтые наглые подсолнухи поднимали головы, но в них не было вангоговского сумасшествия. Они растворялись в пространстве.
Екатерина сделала шаг, нога утонула в земле, снизу пахнуло плодородием, чем-то съестным и стабильным. Она побежала, по-девчачьи подбрасывая вверх коленки. Льющиеся лучи солнца сушили слезы…
Выйдя из везделета напротив входа в музей, Екатерина громко хлопнула дверцей машины. Люди, стоящие в очереди за билетами, обернулись. Прямо перед ней плелся высокий молодой человек, ее первый насильник. Чувства маханули топором. На нем были те же штаны с пятнами от сырого асфальта. Молодой человек шел рядом с очень крупной, полной женщиной. Незнакомка отрешенно смотрела перед собой, ее просторное, с плоским носом лицо напоминало блин. Казалось, ничто на свете не может повергнуть эту могучую даму в смятение. Незнакомка властно дернула парня. Он, повесив голову на крюке позвонков, послушно двинулся за нею.
Шнурок на левом кеде волочился, но молодой человек не смел отстать от матери. Дикая мысль мелькнула в голове Екатерины: «Что если завязать шнурок?». И она схватила ногу опешившего подростка и завязала шнурок. Подняла лицо и пристально, забираясь в душу, посмотрела в его глаза.
Зрачки юноши расширились, изображение мира расползлось. От притекшей крови загудела голова.
Теперь юнец казался Екатерине ничтожным и жалким. Теперь он стоял на коленях, упершись руками в асфальт, ожидая еще большего унижения. Теперь его плечи подались вперед. Теперь его кожа раздиралась.
Лицо матери осталось покойницки пусто. Зевота разомкнула рот, в котором толстел язык. Едва обмакнув взгляд, не почуяв важности происходящего, не заметив паники сына, она прошествовала далее.
Ужас свивал тело подростка. Губы посинели. Он встал на цыпочки.
Екатерина махнула рукой и отправилась к своему везделету.
Только она отодвинула дверцу машины, как раздался вопль и глухой удар.
Екатерина обернулась и увидела распростертое тело женщины-слона, рядом с которой мышь подъедала оброненные толпой крошки хлеба. Юноша сидел на земле, у матери случился эльвический приступ.* Он пытался заложить ее язык резиновой дощечкой, чтобы в конвульсиях мать не откусила его.
* ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: эльвическая болезнь – недуг двадцать второго века, разрушавший нервную систему, последствия цивилизации и капиталистического роста.
С минуту поколебавшись, Екатерина последовала за убегающей мышью. На шее грызуна звенел колокольчик. Конечно же, мышь привела ее к тюрьме.
Ворота были заперты, но это не остановило мышь. Распластавшись, она пролезла в малюсенькую щель. Екатерина позавидовала мышке, ей-то придется долго уговаривать охранников пустить ее в неприемные часы.
Воспитательница пришла
Екатерина описала Валентине произошедшее с ней за последние сутки. Она говорила обстоятельно, ничего не тая, но и не искажая рассказ болезненной экзальтацией. Екатерина доставала из себя ровно столько слов, сколько было необходимо. Валентина внимательно слушала, и только когда в дверях появилась голова охранника, который дал им еще пятнадцать минут, воспитательница заговорила. Ее голос звучал просто, в нем не было ни назидания, ни снисхождения.
– Знаете, Катя, вы – настоящая, слушайте только себя, хотя… Хотя, наверное, вы и без меня это умеете. За детей всегда повинны мы, взрослые. Кто-то из них может справиться с несправедливостью, кто-то нет. У кого-то есть врожденная или приобретенная разумность, а кто-то учится ей. А пока ожесточается и совершает уродливые поступки. Хорошо, когда рядом есть человек, готовый помочь, правильно объяснить. Я сейчас скажу вам нечто циничное, только вы правильно поймите меня. В этих детях есть изъян. Им кажется, что каждый взрослый человек виновен в их горе. Они жестоки, но совсем по-другому, чем дети с родительницами. Оставленные дети – потребительницы, изощренные, шантажирующие общество сиротством. Прежде всего, брошенных детей необходимо научить доверять взрослым, а потом уже и ответственности за собственную судьбу. С каждой из нас случается что-то неотвратимое, что формирует характер. Но каждой выпадает только то, с чем он может и должен справиться… Вы не задумывались, что будет с Сашей? Как он сможет остаться мужчиной после увиденного? Вам надо быть с ним осторожной.
– Да при чем тут Саша! – возмутилась Екатерина, ей стало обидно. Вместо заслуженной жалости ее же заставляют заботиться о мужчине.
– Потому что он мужчина. Они слабее.
– Почему я должна взваливать всю тяжесть на себя?!
Воспитательница дотронулась до плеча Екатерины.
– Давайте вернемся к нашим детям.
Валентина сделала паузу, пережидая приступ ревматической боли.
– Хорошо.
– Катя, вы должны помочь мне, – Екатерина едва слышала голос Валентины. – Пожалуйста, позаботьтесь о Коле. Он необычный подросток. Как вам это объяснить, чтобы вы не подумали, что я свихнувшаяся мамаша… В нем есть сила! Но силу нужно уметь контролировать…
– А как же Эльза?
– Эльза – совсем другой человек… Дурацкие таблетки не помогают! – от резкой боли Валентина закрыла глаза. – У Эльзы счастливый характер – она умеет прощать себя и других. Вы что-нибудь знаете об ее прошлом?
– Нет, – и Екатерина покраснела, будто ее уличили в нерадивости.
– У Эльзы была нормальная жизнь, пока отец не бросил ее мать.
– Ее мать наркоманка?
– Да. Мать Эльзы употребляла герозмин.* Долгое время втайне ото всех, кроме дочери, конечно. Хозяйством занималась девочка, которая была последней связующей нитью матери с окружающим миром. Мать на Эльзу не кричала, не дралась. Просто все время находилась под дурманом. А девочка потихоньку продавала старые вещи, оставшиеся от прежней жизни. До развода ее мама занимала высокий пост. Она работала над дизайном грузолетов. После расставания с мужем, то есть с брачным партнером с ней случилась депрессия, череда неудачных романов, одиночество. Кто-то ей предложил наркотик. Женщина попробовала и втянулась. В один прекрасный день зажиток кончился, и Эльза, испугавшись, сбежала. Ее нашли и хотели вернуть матери, но в дело случайно вмешались мы с Сергеем. В то время мы обнаружили детский рынок. Мы расследовали дела других неблагополучных детей, но наткнулась и на Эльзино дело. Пока девочка пропадала, у матери не было средств на наркотики, и она договорилась с торговцем детьми, что продаст дочь за шесть тысяч рублей.