Непрожитое детство
Шрифт:
* ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Герозмин появился вслед за героином, употребляя его, человек испытывал ни с чем несравнимое удовольствие. Здоровье наркоманки разрушалось чуть медленнее. Но последствия использования наркотика могли сказаться через поколения, если употреблявшая выживала и обзаводилась потомством.
– Куда продаст?
– В Швейцарию. Там бы Эльза оказывала сексуальные услуги. Всего года два-три, пока оставалась ходовым, неизношенным товаром. Ну а потом ее истраченное тело продали бы на органы.
– Цена за жизнь девочки – шесть тысяч? Столько
– Разве есть такие дорогие сумки?
– Да.
– Она еще и сына договорилась пристроить. Мальчики дешевле, пять тысяч за штуку. Я всю жизнь хотела ребенка. Но Бог мне так и не дал его. А матери Эльзы подарил двоих.
– Зачем?
– Пути господни…
– Неисповедимы. Идиотство какое-то! В голове не укладывается!
– Мы ответственны за эти несложившиеся жизни. В конце концов, мы все дети Божии, – Валентина почти прокричала от боли.
Екатерина удивленно посмотрела на нее.
– Все десять миллиардов? Что же вы такое говорите? Как же вам не надоело смирение? Смирение! Тут земля носит таких негодяек! Откуда они берутся? Как родятся? Как смерти не боятся? Ведь сдохнут, точно сдохнут и отправятся в тартарары. И ответят, за все ответят! Сволочи, изверги, душегубки!
– Ее мать не была негодяйкой! Она потерялась. К тому же об усопших или ничего, или хорошо. Она сгорела в доме вместе с сыном. Вы – борчиха, я – воспитательница! Каждый обязан прожить свою судьбу.
Екатерина долго расхаживала по комнате, отстукивая каблуками последние минуты их свидания. Она чувствовала, как у нее поднимается температура, хотелось сорвать одежду. Екатерина обняла воспитательницу за плечи, ей вздумалось поцеловать лоб Валентины и она поддалась порыву.
– Как будто уже умерла, – улыбаясь, прошептала Валентина.
– Простите.
– В вас непосредственность обаятельных людей.
Уже в коридоре Екатерину догнал охранник и почему-то пожал руку. У молодого человека была дурацкая мина, как у спаниеля, спрятавшего хозяйские тапки. Екатерина внимательно на него посмотрела – то ли он что-то видел накануне, то ли подслушал их разговор с Валентиной. Она ничего не понимала, от всего устала.
Вызванное тюремщиком такси подняло осенние листья, на мгновение они застыли над землей. Ветер, врывающийся в окно везделета, подхватывал волосы Екатерины, и они развевались белыми змеями.
– Господи, как же хорошо! – почему-то сказала Екатерина.
– Что, простите? – обернулся к ней робот-водитель.
– Да хо-ро-шо почему-то!
– Да, погода отличная, – подтвердил водитель.
Сверху Екатерина посмотрела на место, где произошло их с Сашей несчастье. Место показалось маленьким и бессмысленным, будто беда случилась не с ней, а с чужим, безразличным человеком.
Екатерина закрыла окно, змеи беспорядочно улеглись на плечи. В животе урчало. Она вспомнила, что почти сутки не ела, и велела везти ее в деликатесную лавку.
Валентина следила за удаляющимся такси, улыбалась, и мучительная боль в суставах на время отступала.
Николай смотрел в светящееся окно Екатерины. А вокруг грозилась ночь, холод ежился на коже, дыхание стекленело и повисало ватными клубами. Он все спрашивал себя, о чем может думать эта женщина? Чувства, которые он испытывал к ней, не имели ничего общего с той нежностью, с какой он относился к Эльзе. Та надломленная девочка была его первой любовью.
Где-то каркнула ворона – может быть Лукреция, а может быть другая, чужая, насмешливая вещунья. Страх и соблазн укололи сердце. Екатерина влекла, внушала запретные чувства, крала молодые ночи. Уже несколько дней Николай ощущал себя уставшим и каждый вечер выпивал пол-литра настойки, чтобы хоть как-то сомкнуть глаза, сдержать сном похоть и не быть вялым, безвольным от нее весь следующий день. Но наутро он опять испытывал желание.
Молодой человек продолжал следить за Екатериной – под шелковым халатом угадывалось спелое тело. Движения женщины были целеустремленны и сосредоточенны, никакой тебе нерешительности юной девушки, которая еще не поняла себя. Нет, эта знала, чего хочет и как добиться желаемого. Она все сметет на своем пути, если чего-то по-настоящему захочет. Как с такой совладать?
Екатерина как следует накачалась сотерном, кусок фуагра так и остался нетронутым. Сверяя факты, выуживая мелочи и отсекая очевидное, адвокатесса пришла к неутешительному выводу – детское дело она вела безответственно. Тщательнейшим образом Екатерина разрабатывала уже завершенный процесс.
Николай поежился и провел рукой по холодному стеклу. Неужели он не сможет пробудить чувства в Екатерине? Игорь ведь умеет. А он? Почему этот хлюпик без спросу ложился к Эльзе, и она запирала дверь, а потом обнимала его тонкими руками, такая верная и ласковая? Такая готова пойти за тобой в беде, но не простит унижения…
Раздался звонок в дверь, настырный до неприличия. Екатерина не двинулась с места. Среди записей внутреннего использования детского дома она нашла странный обрывающийся разговор между Игорем и Николаем. Она прослушала еще раз до того места, где начинались помехи. Неужели Николай говорил правду? Екатерина откупорила кулон Игоря, который ей отдали в больнице. Лизнула – легкий привкус имбиря, и ничего больше…
Опять раздался звонок. Теперь звонили с отчаянием.
Екатерина, вместо того чтобы открыть дверь, пошла в ванную комнату.
Николай перебежал к другому окну.
В распахнувшемся разрезе халата он увидел грудь, живот, сильные с хорошо развитой мускулатурой ноги, – все в этой женщине было сделано с запасом прочности. Екатерина умыла лицо, промочила бумажной салфеткой кусок мыла – и все с таким невозможным удовольствием. Николай облизнул губы.
После умывания Екатерина чуть успокоилась. Завтра на свежую голову она начнет заново. Она включила джаз. Кожу лица холодила увлажняющая маска, из колонок рвался голос давно умершего, но все равно продолжающего петь чернокожего человека. В этом была магия, черная магия, околдовавшая весь мир. Эта музыка будила сердца, под нее зачинали детей, она делала черный цвет все более модным. Миф о неотразимости блондинок давно умер, сгнив вместе с обладательницами белых кудрей. Сегодня редкие блондинки скрывали свой позор с помощью стилистов, а Екатерина, как всегда, предпочитала оставаться самой собой. Она глотнула еще вина и начала танцевать. Ее тело двигалось в такт музыки, пока что ленивой и грузной. Но вдруг яростная труба вырвалась вперед. Екатерина вскинула руки. Барабаны спешили за трубой, пианино спорило и капризничало, но все же не отставало от бархатного голоса певца…