Непрожитое детство
Шрифт:
– Госпожа судья, уважаемые присяжные заседательницы, внимательно изучив детали дела и предоставив, на мой взгляд, неопровержимые доказательства вины подсудимых, я, как ни странно, настаиваю не на смертной казни, а на пожизненном заключении в заведении для душевнобольных с принудительным лечением. Да, наше гуманное государство жестоко преследует сексуальные извращения, совершаемые над несовершеннолетними женского пола. Такие преступления отдают средневековой жестокостью, напоминая нам о темных временах, когда представительницы женского пола повсеместно подвергались сексуальным домогательствам и насилию. Когда женщина была придатком мужчины, материально и духовно от него зависимой. Когда женщине отводилась жалкая роль матери, воспроизводительницы человеческого рода. Когда женская жизнь
Присутствующие на процессе прониклись страстностью обвинительницы. Присяжные перестали ждать обеда. Самые маленькие истицы ничего не понимали, но завороженно слушали, и даже скулившие электронные собаки не могли отвлечь их от выступления Екатерины.
– Так вот, скрупулезно исследовав характер подсудимых, я пришла к выводу, что для них самым страшным наказанием станет каждодневное обязательное напоминание о свершенном преступлении, а вовсе не предписанное законом умерщвление. Жизнь с сознанием совершенного зверства станет для них пыткой. Каждое утро взирать на развернутую инсталляцию своего преступления – это ли не возмездие! Это ли не железная хватка Немезиды!
Зал окутала тишина. Было слышно, как в окно вливается осень.
Екатерина обернулась на портрет президентши. Великая женщина в раме одобрительно кивнула. Старик со старухой повесили головы. Судья долго смотрела перед собой, а затем, так и не сфокусировав взгляд, сказала скрипучим голосом:
– Господа присяжные, суд рекомендует отложить вынесение приговора на завтра.
– Ах! – разнеслось по залу.
Судья поднялась и направилась к выходу. Присяжные, свидетельницы, журналистки и праздные наблюдательницы стали покидать помещение. Фигура судьи исчезла за дверью служебной комнаты. Екатерине ничего не осталось, как подчиниться. Но она была возмущена – только белые могут проявлять такую возмутительную нерешительность! Если бы судья была китаянкой или арабкой, все было бы иначе! Белая сытая цивилизация погибла еще в двадцать первом веке!
Правда и сама Екатерина была белой, но с детства она вращалась только в хорошем темном обществе и многому там научилась. Она умела настаивать на дружбе, и вскоре к ней привыкали, переставали обращать внимание на постыдный белый цвет ее кожи.
Среди выходящих из зала суда Екатерина заметила двух казенных женщин. Одна высокая и тощая, вторая – приземистая и толстая. Обе латиноамериканского происхождения.
Кто-то щелкнул языком, Екатерина обернулась. На нее пристально смотрел незнакомый хорошо одетый джентльмен. Его черная кожа лоснилась расовым превосходством. Екатерина припомнила, что господин является главой министерства по надсмотру за нравственностью белых. Поговаривали, что высший эшелон министерства обладает внедренными телепатическими способностями. В голове Екатерины промелькнула дикая мысль: а вдруг он сейчас схватит ее за руку и потащит в участок, где ее будут допрашивать другие чернокожие дамы и господа. Они предъявят обвинение в оскорблении темнокожих, отберут адвокатскую лицензию, и ей придется, как и большинству белых, встать в бесконечный лист ожидания грязнорабочих. Скорее всего, ей достанется работа по ухаживанию за роборабами, а всем известно, как опасно обслуживать роботов подгруппы ОZ-2, обеспечивающих детоксикацию почвы в особо загрязненных районах. Токсичные вещества не страшны для их титанового напыления, но обслуживающие их люди после такой работы живут недолго. Сначала их кожа становится чувствительной, потом покрывается сыпью, еще через время – коричневой коркой. В один прекрасный день неэластичная корка лопается, и больная просыпается в теплой луже собственной крови. Конечно, есть роботы, ухаживающие за роборабами, но это только в богатых темных
Черный господин вплотную подошел к Екатерине и раздвинул губы в улыбающийся квадрат. Два передних зуба поблескивали.*
*ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Звезды шоу-бизнеса, солнечные магнатки и просто стареющие толстосумки заказывали себе бриллиантовые или платиновые зубы, а иногда в свои монтировали драгоценные инкрустации.
– Не о том думаешь! – Черный господин схватил Екатерину за зад. Она инстинктивно дернулась.
Старый филин весело заухал и двинулся к выходу, утянув за собой удушливый запах пачулей. Уже в дверях обернулся, блеснул бриллиантовым зубом и исчез.
Щеки Екатерины пылали от стыда, хотелось догнать нахала и отвесить ему оплеуху. Но она понимала, что этот господин может ей сильно навредить. Конечно, по закону Екатерина имела право подать на него в суд, но подобные жалобы месяцами бродили по электронной сети, отсылаемые с одного судебного ящика на другой… И вдруг однажды, когда ты уже и думать забыл об обидчице, тебя вызывали в суд. Тебе задавали вопросы, много, много коварных вопросов. Тебя направляли пройти «публичную медкомиссию», где в каждую твою щель залезало несколько научных светил, которые не могли прийти к единому мнению. И в конце концов, тебя возвращали обратно в суд, где тебя раздевали, но уже перед присяжными. Те фыркали, подшучивали над тобой – конечно же, в рамках закона, – а ты стояла голая, приниженно улыбалась, и капающий пот смывал с тебя остатки человеческого достоинства. После долгих прений присяжные постановляли, что твое белое тело не может являться объектом сексуального вожделения для темной женщины или мужчины. Тебя обвиняли в неуважении к суду и даче заведомо ложных показаний. А там штраф или исправительные работы. Белый человек всегда окажется виновным перед темным.
Внизу в большом стеклянном холле Екатерина наткнулась на лежащую на полу женщину. Капюшон закрывал лицо незнакомки. Екатерина нагнулась к ней.
– Вам плохо?
– Нет, прекраснейше. Просто нравится валяться на полу и корчиться от боли, – голос незнакомки был старчески хрупким.
– Я могу вам помочь?
– Денег дай.
– Сколько?
– Много.
Екатерина выписала электронный чек на две тысячи рублей – сумму огромную. На эти деньги незнакомка могла сделать дорогостоящую операцию, если в ней нуждалась.
– Грехи искупаешь?
– Успех покупаю.
Две темные фигуры, одетые в черную кожаную униформу с металлическими вставками, стояли за колонной и наблюдали за Екатериной. Это были те самые латиноамериканки из зала суда. Косые тени ложились на их некрасивые встревоженные лица.
– Почему датчик не работает? – спросила высокая.
– Сдала на профилактику. Все законно, – ответила Толстушка, и в ее взгляде промелькнула нежность.
– А бомжиха на полу?
– Сейчас сниму с датчика показания.
– Давай, давай, действуй! – рявкнула старшая.
Высокая – Василиса – водила пальцем вдоль ложбинки фальшивой мраморной колонны. Ее подчиненная считывала информацию с датчика бомжихи.
– Ну? – спросила Василиса.
– Старуха из дома престарелых. Больна, четвертая стадия рака. Бездетна. Увлекается наркотиками.
– Ладно, глаз с Екатерины не спускай. Прощупай соседей. Всегда найдется готовая выполнить гражданский долг.
Лицо высокой милиционерши зашевелилось, силясь улыбнуться, от этого сделалось еще более уродливым.
– Заставим. Может, напрямик к детям? – Толстушка подняла на старшую выцветшие, липкие глаза.
– Ага, еще не хватает разбираться с комиссией по ущемлению прав несовершеннолетних!
– Так белые сиротки! Кому до них дело!
– Дура! Лишь бы повод нашелся. Вспомни махинации с премиями, – Василиса избегала местоимений. От этого ее речь была порою непонятна.
– А может, твоя мама что-нибудь перепутала? – прошептала Толстушка.
– Чего?
– Про сыворотку? Вася, к концу жизни она совсем того… – маленьким голосом сказала Толстушка и улыбнулась рыхлыми губами.