Непрожитое детство
Шрифт:
Плач толкнул ее в спину. Плакала девочка Женя, пробывшая в интернате совсем недолго, но уже успевшая привязаться к ребятам, к Эльзе. Женя укоризненно посмотрела на Екатерину, женщина опустила глаза. До этого Екатерина точно знала, что поступает правильно, но теперь она ничего не понимала, сомнения и дурные предчувствия раздирали ее…
Екатерина бросилась к судье. Та поднялась.
– Ваша честь, разрешите мне переночевать эту ночь с детьми. Завтра из Москвы приедет профессиональная няня.
Екатерина хотела было
Дом детства
Екатерина вошла в спальню приемных родительниц. Комната была маленькая и уютная, как спальня Катиной бабушки. Такие же шелковые шторы и мягкое покрывало, такое же скопление старинных безделушек – электронные часы, фигурка танцовщицы, железная лампа с гнущейся шеей, свечка с замурованными ракушками… Екатерина закрыла глаза, всплыли картинки из детства.
Спальня бабушки походила на купе поезда прошлого столетия. В комнате витал аромат шоколада, смешанный с едва уловимым запахом хлорки. На полке возле кровати стояла картонная коробка с конфетами. Бабушка покупала конфеты в старинной кондитерской на улице Воровского. Она признавала только один сорт конфет со смешным названием «Мишка косолапый».
Наталья – бабушка Екатерины любила говорить, глядя на дочку и внучку: «Как матрешки, одна вышла из другой!» – а потом начинала хохотать, раскачивая свое большое душистое тело.
Бабушка была противоречива, одарена фантазией, она придумывала свою жизнь, и каким-то чудесным образом все складывалось именно так, как того хотела эта властная женщина. Несмотря на позорный белый цвет кожи, Наталья была богата и уважаема. Все, что она делала, было ярко, чрезмерно, она жила настоящим и никогда не разрешала себе подолгу задумываться о прошлом. Минувшее имело право шептать, но не говорить в полный голос. Она не захотела апгрейдить свои интеллектуальные способности, дополнительного чипа памяти у нее не было, только собственные, выгоревшие от времени воспоминания.
Бабушка с детства приучила внучку к мысли, что в любом возрасте есть свои радости. Не надо торопить детство, требуя юности, и страшиться старости, проклиная болезни и немощь. Всегда можно получать от жизни наслаждение, только надо понять возраст. Когда Кате исполнилось десять, бабушка погибла в автокатастрофе. Катя горько плакала. Она была бабушкиной дочкой, со строгой и сухой матерью она никогда не могла найти общий язык. Видимо предчувствуя свой конец, бабушка сделала для внучки запись-инсталляцию, в которой утверждала, что после смерти вся ее энергия перейдет Катеньке. И Кате ничего не осталось, как поверить, что вся бабушкина энергия перешла к ней.
Полученным наследством мать распорядилась безалаберно: несколько неудачных вложений, налоги, и у них с маленькой Катей ничего не осталось. Бабушкин дом сгорел. Все нежно хранимые предметы исчезли. Теперь все
– Трам-пам-пам! – сказала Екатерина.
Комната приемных родительниц из детства, только вот мысли совсем не детские. Только сейчас Екатерина осознала, что забота и ответственность за чужих детей полностью лежит на ней.
Из глубины дома донесся крик. Екатерина вздрогнула. Крик усилился. Она рванула к двери и столкнулась с вбегавшей Женей.
– Помоги, – прошептала девочка и с силой потянула ее за руку.
На полу в спальне мальчиков лежал абсолютно голый Игорь, из его рассеченных запястий сочилась кровь. Екатерина рухнула на колени. Стягиваясь из углов комнаты, дети стали медленно обступать Игоря. Они смотрели на товарища со странным интересом.
В окно бил ветер, по затемненному на ночь стеклу стучали капли. Тени бродили снаружи, ломились в дом. Окружающий мир давил кольцом новых опасностей.
– Расступись. Что встали, как бараны! Пошли вон! – Николай протискивался сквозь детей.
В руках он держал одноразовый таз, тряпку, аптечку и стакан вина. Николай бросил таз и тряпку Екатерине, та стала собирать кровь. Уверенными движениями он перевязал руки Игоря, попытался влить в бесцветный рот стакан вина. Игорь, захлебываясь и плюясь, сделал несколько глотков.
– Так ему и надо! – сказал кто-то из детей.
– Молчать! – рявкнул Николай.
Екатерина бросилась следом за Николаем, который уносил на руках обмякшее тело Игоря. Самоубийца был бледен, шея неестественно изогнулась, глаза глубоко ушли под надбровную кость.
В больнице, около палаты Эльзы, Игорь очнулся, поднял голову и протянул вперед тонкую, неживую руку. Медбрат уложил его обратно на каталку и сделал укол успокоительного. После того как молодому человеку влили обратно его же собранную с пола, очищенную кровь и пол-литра синтетической, его жизнь оказалась вне опасности.
Екатерине выдали длинный список того, что мальчик должен пить и есть, и строго предупредили:
– Если подобное повторится, мы будем вынуждены обратиться в министерство по надсмотру за нравственностью белых.
– Не повторится, – отрезал Николай, сопровождавший Екатерину.
Екатерина уныло взглянула на внушительный чек. Ей вернули немногочисленные вещи Игоря, помимо одежды – старый билет в художественный музей, резиновых львов и ампулу на шнурке.
– До свидания, – сказал медбрат. И уже в дверях добавил более человечным, не взятым напрокат голосом: – Вам невероятно повезло, что главврачиха занята. Сейчас идут две сложные операции. Она у нас дама дотошная – всю душу бы из вас вытрясла.