Нерушимый 10

Ратманов Денис

Москва. Ленинград. Киев. Минск. Алма-Ата, где казахи на тысячу глоток орали: «Самат — чемпион, Самат — наш герой!».

Потом — Ашхабад, и тысячи соотечественников выкрикивают: «Максат — лучший вратарь! Гордимся!» Тойлыев растекся лужицей по сиденью и чуть не заплакал, аж лицо закрыл.

Только Коровьева не было, и он не видел, как его поддерживают жители далекого Орска, где он родился и вырос.

Каждому нашлось теплое слово — и основному составу, и запасным. Сердце наполнилось теплом, за спиной развернулись крылья…

И тут

в зал ворвался наш врач-суггестор, широким шагом направился к Непомнящему, склонился и заговорил. Остальные тренеры подались ему навстречу. Не надо быть телепатом, чтобы понять: он принес плохие новости.

С Коровьевым что-то серьезное?

Непомнящий прервал трансляцию, повернулся в зал, дождался тишины и объявил:

— Товарищи, у Антона Коровьева ботулизм.

Народ загудел, Кокорин все еще праздновал, смеялся — видимо, не понимал, насколько это опасная дрянь. По позвоночнику прокатился мороз. Ботулотоксин поражает нервную систему, вызывает мышечную слабость, расстройство дыхания, развиваются связанные с этим осложнения, миокардит…

А еще я вдруг понял, что это не просто отравление, а диверсия. Коровьева отравили намеренно, причем вряд ли рассчитывая на то, что он умрет. Цель была — надолго вывести его из игры.

Народ не понимал серьезности проблемы, гудел и перешептывался. Бердыев не выдержал, встал рядом с Непомнящим и сказал главному так, чтобы все услышали:

— Надо объяснить. Они думают, что ботулизм — что-то типа отравления кишечной палочкой.

Карпин подорвался и выкрикнул в зал:

— Вам действительно все равно, что жизнь вашего товарища под угрозой?

Парни смолкли, уставились на него с тревогой.

— Это заразно? — дрогнувшим голосом спросил Андрей Хо.

— Нет, — ответил Валерий Кузьмич. — Ботулотоксин вызывает не только пищевое расстройство, но и параличи. Он влияет на нервную систему. Антона отравили. Сейчас он в реанимации, и выздоровеет очень нескоро. — Он потянулся к стакану с водой, но отдернул руку. — Я знал, что нам не дадут выиграть, но чтобы такой ценой…

Неужели подумал, что вода отравлена.

Вода… Ад в мозгу засвербело.

— Непонятно, почему именно Коровьев, — развел руками Тихонов. — Он ведь заменяем! А остальные в норме. Вот если бы Саню Нерушимого попытались убрать, я бы понял. Или нападающих. Но чтобы всех сразу…

Вода… Почему сознание так ухватилось за стакан с водой… Отравленный. Вода! Коровьев приходил ко мне и выпил мою воду! Волосы на голове зашевелились. Там, в больнице под капельницами, с трубкой в трахее должен быть я! Меня спасла случайность…

А следом вспомнился Максат Тойлыев, который приходил извиняться и держал в руках такую же бутылочку воды… Початую бутылочку. Моя была закрытой, я точно помню. Или неточно? Абсолютная память прокрутила разговор с Максом, как в замедленной съемке. Вот Макс извиняется, вертит воду в руках… не видно, бутылка пустая или полная. Я не акцентировал на ней внимание. Я стягиваю футболку, повернувшись

к нему спиной. Пары мгновений должно было хватить, чтобы заменить чистую воду отравленной.

Но где он ее взял? Или его завербовали местные?

А ведь я еще тогда заподозрил неладное. Одно только сбило меня с толку: он не желал моей смерти, хотел играть, но был не готов действовать. Или передумал за долю секунды?

Нет. Я сперва отвернулся, потом спросил, что он задумал. Да и сейчас он не нервничал, вел себя, как все, хотя кровь имел горячую и чуть что — психовал.

Все это очень странно. Но доложить ситуацию я должен был, чтобы не взяли ложный след и не потеряли время. Потому встал и проговорил чужим голосом, поглядывая на Максата:

— Отравить хотели не Коровьева. Антон вечером наведался ко мне в гости с другими парнями и выпил мою воду. Ну, ту самую, что в пластиковых бутылках стоят у нас на столах.

Микроб вытаращил глаза и нервно сглотнул слюну. Карпин многоэтажно выругался и принялся мерить шагами помещение. Непомнящий распорядился, глядя на врача-суггестора, который на самом деле был бээровцем:

— Срочно просмотреть камеры. Найти бутылку и передать в лабораторию. Нужно знать, кто вчера входил в номер Нерушимого, включая уборщиц.

Видимо, главный тренер знал, какую роль лысый врач играл на самом деле.

Я в упор смотрел на Тойлыева, который не выказывал беспокойства. А что, если это просто совпадение, и он не имеет к отравлению никакого отношения? Сломают парню жизнь и карьеру. Прежде, чем сказать, что он ко мне наведывался, надо проверить самому.

— Ты куда? — спросил Микроб, когда я поднялся.

— Надо кое-что уточнить. Скоро вернусь.

В зале царило оживление, каждый тянул меня за руку, встревоженно заглядывал в глаза — во взглядах читалось облегчение. Ведь если бы я слег — тогда прощай, победа. Максат бы не вытянул.

Усевшись рядом с ним, я шепнул:

— Давай отойдем. Поговорить надо.

Ну точно он тугодум, кивнул с готовностью, поднялся, и тут до него дошло, он открыл рот, нижняя его губа задрожала.

— Ты же не думаешь, что…

Больше всего он хотел… точнее не хотел быть безвинно осужденным. О том, что я считываю намерения, он не знал, сымитировать желание не мог — значит, он не виноват. Как-то даже легче стало от уверенности, что в команде нет крысы, готовой ударить в спину.

Мы отошли в дальний угол зала, и я сказал:

— Думаю, это не ты. Но ты же понимаешь, что посмотрят камеры, увидят, что ты заходил, да еще и с бутылкой воды…

Он дернул головой и нервно сглотнул. Кивнул и пробормотал жалобно:

— И что же делать? — пробормотал он.

— Прийти с повинной, сказать, что, да ты был у меня, но ни в чем не виноват.

— Поверят они, ага! — он с ужасом посмотрел на тренеров.

— Я с тобой пойду. Меня послушают. Но будь готов к допросу.

Он беззвучно шевельнул губами — выругался.