Нерушимый 10
Шрифт:
Выключил свет, сел в кресло, сжал голову руками и погрузился в себя, где сознание металось от «все будет хорошо» до «за все надо платить, дали везение — заберут любовь».
В полвторого ночи вошел бээровец и отчитался:
— У твоей жены было предлежание плаценты. Прокесарили. Роженица спит после общего наркоза. И с ней, и с ребенком все в порядке.
Я улыбнулся, провел ладонями по лицу.
— Кто у меня? Мы до последнего не знали.
— Мальчик, кто же еще? — ухмыльнулся бээровец и ушел, уже у двери обернулся и сказал: — Поздравляю с рождением нового человека!
Уже
Все прояснится завтра. Как же, черт побери, много должно проясниться завтра!
Глава 28
Что день грядущий нам готовит?
Нормально поспать так и не получилось. Только смыкал веки, как появлялась Рина — бледная, уставшая, с синяками под глазами, и фантазия подсовывала варианты развития событий один ужаснее другого. Я всеми силами заставлял себя верить словам бээровца, но подтачивали сомнения, что он мне специально соврал, чтобы не ломать игру.
Потому что опыт прошлой жизни говорил: за все нужно платить, и если все великолепно в одном, в другом будет полный швах. Исключения… а нет исключений. «Если боль твоя стихает, значит, будет новая беда».
Исключение — беспросветность, когда плохо во всем, как у Звягинцева в последние месяцы жизни.
Когда я все-таки заснул, мне приснилось, что я дома, а Рины нет. Я ищу ее, но никто не знает, куда она подевалась. Меня преследовали фанаты, мешали, я метался по друзьям и знакомым. В итоге нашел не Рину, а Алену, которая выкатила претензии, что я предал все хорошее, что между нами было, и изменил ей с молодой.
В итоге я проснулся под утро, долго ворочался, крутил кино, и каждая попытка убедить себя, что все будет хорошо заканчивалась тем, что «хорошо» превращалось в «horror show». Хотелось подорваться и бежать к Пронину, чтобы он по своим каналам узнал, что там дома. Причем желательно было потребовать присутствия при разговоре с врачами, дабы убедиться, что он меня не обманывает.
Здравый смысл уговаривал не делать этого. Если Рину правда прооперировали, она сейчас в реанимации, спит после наркоза. К ней никого не пустят, и получить доказательство, что она жива, не получится. Тем более мне не покажут ребенка.
Да и если обманывает, и случилось ужасное, мне лучше этого не знать. Я тогда не смогу нормально играть и подведу не только команду, но и сотни миллионов людей, которые в нас верят.
Но что мне эти люди, когда опасность угрожает самому дорогому человеку во вселенной?
Сон переплелся с реальностью. Вроде я заснул, очутился в вагоне метро без опознавательных знаков, стал расспрашивать людей, где я, но они меня не видели. Станция, где я вышел, оказалась пещерой, сквозь которую текла река, и старик на лодке увозил Рину с младенцем на руках. Я метался вдоль берега, кричал, чтобы она прыгала в воду, но жена меня не слышала.
Вода начала каменеть, превратилась в рельсы, старик и Рина исчезли. Все нарастая, приближался перестук колес поезда:
Я открыл глаза и понял, что в дверь стучали. Глянул на часы: начало десятого утра! Выходит, я долго спал, но ощущение было, словно меня переехал тот самый поезд.
Прошлепав босиком к двери, я открыл, и в номер вошел Пронин с планшетом, буркнул, присаживаясь в кресло:
— Доброе утро.
Я взял протянутый планшет, где была запись спящей Рины в больничной палате.
— Она спит. На связь выйти не может, — отчитался врач-бээровец.
Дальше мне показали крошечный красный комочек — моего ребенка. Он тоже спал. От радости сердце забилось чаще, но быстро проснулся скепсис: снять можно все что угодно, можно успокоиться, только если Рина сама со мной заговорит. Увы, это случится не сегодня.
— Пора на обследование, — напомнил Пронин. — И так все перенесли на половину одиннадцатого.
Только я собрался идти в душ, как снова постучали, и одновременно вошли Непомнящий и горничная с подносом, где был молочный коктейль, похоже, творог, хлеб с маслом, яйца.
Пронин кивнул Валерию Кузьмичу и удалился.
— Саша, поешь, — сказал главный тренер. — У тебя есть время, через полчаса мы выезжаем.
— Пожалуй сперва в душ, — ответил я, разглядывая завтрак и пытаясь понять, хочется ли мне есть.
— Хорошо, — Валерий Кузьмич привалился к стене, словно он сильно устал. — Слышал, что у тебя случилось, и представляю, каково тебе.
Если бы он знал, что я уже терял любимую женщину, потому мой страх за жизнь Рины умножен на три!
— Кризис миновал, — продолжил он. — Виталий Евгеньевич уже сказал тебе. Как ты себя чувствуешь?
Я прислушался к ощущениям и молча пожал плечами.
— Выглядишь неважно. Если нужно будет вздремнуть после обеда, только скажи. Сейчас все зависит от тебя. Понимаю, это сложно, потому прошу от своего имени, от имени парней и болельщиков: соберись.
Я посмотрел ему в глаза.
— Обещаю, на поле все будет иначе, я буду думать только об игре. Это фантастический шанс, и его нельзя упустить.
— Спасибо, мы очень на тебя рассчитываем.
Звягинцев после ночи кошмаров был бы, как вареная гусеница, я же не чувствовал усталости, вот что значит молодой и все еще растущий организм. Да, он растущий, потому что миелинизация нервных волокон у мужчин завершается к двадцати трем годам. Вот тогда организм можно считать полностью сформировавшимся.
— Я не подведу.
Валерий Кузьмич остановил меня и сказал:
— В Михайловске работают наши люди. Как только твоя жена сможет говорить, она передаст тебе привет, запишет послание. Надеюсь, это случится до начала игры, чтобы ты был спокоен.
Непомнящий говорил так, словно жизнь Рины и правда вне опасности, и я немного успокоился. Принял душ, поел — причем с аппетитом.
Потом мы всем автобусом поехали в медцентр, где сдали жидкости на запрещенные препараты и у нас сняли энцефалограмму. Парни сосредоточились на футболе, веселье уже не было безудержным, стало строго дозированным, а после проверки словно сошло на нет, и начало расти напряжение. Всем было не до меня и моих проблем.