Несравненная Жозефина
Шрифт:
Что, если после того, как их свяжут узы Гименея, он ее разлюбит?
Не станет ли он ее упрекать, корить, кем она была, не припомнит ли все ее любовные связи? Если его страсть к ней поостынет, если он к ней охладеет, то ей, Жозефине, такого человека, как Бонапарт, ничем больше не удержать возле себя, тем более что она до сих пор не могла решить для себя, любит ли она его или не очень.
Что же ей останется в таком случае в утешение? Да ничего, одни невыплаканные слезы…
Полтора часа… Бонапарта нет…
По бегающим глазам, по нервной походке Барраса было видно, что тот волнуется гораздо
Неужели струсил, пошел на попятный? Он уже довольно потирал руки, радуясь тому, как ловко ему удалось сбыть с рук надоевшую любовницу, и вот теперь, если Бонапарт не явится, она могла вернуться к нему. Куда же ей деваться? Неужели он, Баррас, просчитался?
Два часа… Бонапарта нет…
Все молчали, чувствуя холодок неловкой ситуации. Беседа не вязалась. Огарок свечи в оловянном подсвечнике на каминной полке нещадно коптил, тускло освещая радостных амурчиков, резвившихся на лепнине потолка.
На лестнице послышались тяжелые шаги, громыхание сабли о ступени. Дверь резко распахнулась. На пороге – возбужденный, запыхавшийся Бонапарт в парадном, расшитом золотом мундире, рядом с ним смущенный мальчишка Лемеруа. Наполеон был бледен, его серо-голубые глаза горели, словно раскаленные угли, правая его рука невольно дергалась – верный признак нервного возбуждения.
От двери он кинулся к своей смуглой богине, упал перед ней на колени, охватил ее за талию обеими руками, словно находился не в городской мэрии, а в ее будуаре, с ней наедине.
– Жозефина, дорогая, прости меня! Мне так и не удалось вовремя справиться со всеми делами. Всю ночь не спал, пришлось проверять боеготовность частей, отправляемых в Италию, черт бы их побрал! Бежал сюда всю дорогу, как помешанный, даже не взял фиакр, на нем еще медленнее! Прости меня, мой ангел!
Жозефина снисходительно кивнула.
Только значительно позже ей стала известна истинная причина столь долгой задержки жениха. Оказывается, этот ослепленный страстью генерал не терял при этом головы. Жозефина, пытаясь набить себе цену, пошла на обман и сообщила своему будущему второму мужу, что у нее на Мартинике – большое состояние, приносящее более 50 000 ливров дохода ежегодно. Вот Бонапарт и решил перед бракосочетанием на всякий случай все проверить. Битых два часа он проторчал у ее банкира и покровителя Эмера, но тот ни словом, ни намеком не выдал ложь Жозефины.
– Какая разница сейчас гражданину генералу, – увещевал он его, – какой у вашей будущей супруги доход на Мартинике? Остров захвачен англичанами, и, пока они там, ни о каких капиталах, поступающих оттуда сюда, не может быть и речи. Выбейте англичан, и тогда распоряжайтесь всеми ее доходами.
Жених в сердцах плюнул. Он, конечно, рассчитывал на далекое, теперь уже призрачное эльдорадо на Мартинике, ее имение Ла Пажери, но теперь, кажется, ему там ничего не «светит».
Он догадывался, что здесь, во Франции, у его суженой за душой нет ни гроша. Ничего. Там, за Альпами, он все отнимет у австрияков и составит себе состояние. Приказ о его назначении главнокомандующим лежал в нагрудном кармане. Он жег грудь этого честолюбивого человека…
…Вскочив на ноги, Бонапарт вихрем налетел на посапывавшего у камина чиновника,
– Ну-ка просыпайся, старая калоша, да побыстрее пожени нас! – закричал он.
Еще окончательно не проснувшись, комиссар Колен, подпрыгивая на своей деревяшке, подошел к столу, накрытому зеленым сукном, надел на шею широкий трехцветный шарф. Все свидетели выстроились перед ним полукругом.
Брызгая по-старчески слюной, чиновник забормотал:
– Генерал Буонапарте, сын рантье Шарля Буонапарте и Летиции Рамолино, согласны ли вы взять в жены присутствующую здесь Мари-Роз-Жозефу Таше, родившуюся на острове Мартиника, ныне гражданку Богарне, строго выполнять все свои обязанности мужа и хранить супружескую верность?
– Гражданин, я согласен.
– Гражданка Богарне! Согласны ли вы взять законным супругом присутствующего здесь генерала Буонапарте, строго выполнять все обязательства жены и хранить супружескую верность?
– Гражданин, я согласна.
– Гражданин Буонапарте и гражданка Богарне, именем закона объявляю вас мужем и женой!
Если четко придерживаться буквы закона, то этот брак никак нельзя было считать действительным. Во-первых, были предъявлены два фальшивых свидетельства о рождении, в зале присутствовал один несовершеннолетний свидетель от жениха, который не имел права ставить свою подпись на свидетельстве о браке, как, кстати, и комиссар, который не был мэром, а лишь временно исполнял его обязанности.
Так что еще целый день после этой странной церемонии молодожены находились в незаконном браке. Только на следующий день на свидетельстве появилась подпись мэра Леклера.
Неловкая церемония завершилась, и все вышли на улицу. Все кончено, думала бывшая вдова, ставшая во второй раз супругой. Мадам де Богарне больше не существует, теперь она – мадам Буонапарте, что бы ей в нынешнем ее положении ни сулила капризная судьба. Отныне она – собственность этого странного, молчаливого, нервного человека в погонах, о котором она твердо знала одно, что у него выдающийся военный талант и что он обожает ее до безумия.
Баррас с Тальеном сели в свой экипаж, Кальмеле с Лемеруа пошли пешком по домам, а новобрачные, взяв друг друга под руку, чинно направились в ее особнячок на улице Шантарен. Неприметная с виду парочка совершала свой торжественный вход в историю.
В карете грузный Баррас, наклонившись, прижался пузом к Тальену:
– Как долго продолжится помешательство этой парочки, как ты думаешь? – хрипло спросил он. – Лично мне кажется, что до первого поражения «зеленого» полководца там, в Италии. А ты?
– Если, судя по всему, новоиспеченная супруга остается в Париже и не собирается делить с супругом тяготы бивуачной жизни, – то до возвращения его из Италии, со щитом или на щите. Ты думаешь, что теперь он у тебя в кармане? Гляди, как бы ты не оказался у него в кармане!
– Только не я, – мрачно ухмыльнулся Баррас. – Я не такой простак. Он мне всем обязан. Своей военной карьерой, красавицей женой. Он должен быть мне благодарен.
– Боже, какой вздор! Лично я считаю, что чувство благодарности для политика – пустой звук. И такой человек, как Буонапарте, не поддастся никаким эмоциям. У него в голове одна карьера.