Нестандартный ход 2. Реванш

verdes De ojos

От колючим вихрем взметнувшейся злости Разумовский схватил бутылку и отпил несколько крупных глотков. В попытке заглушить гадкое… омерзительное чувство ревности.

Он долго не признавался в этом, отгонял новые внезапные ощущения. Напоминал себе, что не имеет никакого права… думать… представлять, с кем она. И тем более — быть против.

Да кто ты ей?..

Она сделала свой выбор. Пусть и ужасный. Самый кошмарный выбор, который можно сделать. Быть рядом с отъявленным негодяем.

Но Рома никак не мог смириться с этим, постоянно задаваясь вопросом: почему

именно этот мужчина?.. Ну, почему такая рассудительная и стремящаяся к справедливости Элиза находится с полной своей противоположностью? Как же так вышло, что из всех возможных вариантов в другой точке мира она умудрилась связаться с Дашковым?! Да еще и в эскорте…

А об этом Разумовский категорически запрещал себе думать. Одна часть в нем так и не поверила этому факту. Другая — цинично напоминала, что врать о таком девушка не стала бы. И тогда возникал новый вопрос: действительно ли его задевает конкретно неподходящая кандидатура Алекса… или подобная реакция была бы на любого мужчину рядом с ней?..

И так же бы Рома злился, видя, как её целуют чужие губы? Так же бы не поверил своим глазам, застав её за поглощением пищи в общественном месте в компании другого? Помня, что раньше девушка с ним не притрагивалась к еде вне дома, и воспринимая это явление как нечто нереально интимное. Неужели кому-то теперь дозволяется больше, чем когда-то ему?.. Это открытие тогда заставило резко сменить направление и оказаться в кафетерии впервые. Чтобы увериться, что ему не показалось, черт возьми…

А эти сексапильные наряды?.. Господи. Как издевательство над выдержкой. Каждый раз, видя её в чем-то непозволительно сногсшибательном, он впадал в ступор, сопоставляя бывшую Элизу, избегающую откровенной одежды, с нынешней Элизой, предпочитающей соблазнительные образы. В прошлом она выглядела сконфуженным птенцом, стремящимся укрыться от чужих взоров. Не умела носить красивые платья. Сейчас же — научилась пользоваться скрытой в ней убийственной женской силой, подчеркивая все достоинства. И, порой, от неё было просто невозможно оторвать взгляд.

Всем вокруг.

И это осознание тоже сводило его с ума.

Теперь-то можно не врать себе. С первой секунды на том чертовом Новогоднем корпоративе Рома ревновал её. Ревновал само её существование. И незаметно сжимал кулаки, видя, как жадно мужчины смотрят в сторону бывшей жены.

Сколько времени в своеобразных мысленных аутотренингах он провел, уверяя себя, что просто удивлен изменениям в ней? Сколько пытался обмануть подсознание? Внушить безразличие, невозмутимость и хладнокровие?..

Чтобы потом взорваться, словно атомной бомбе. Катастрофически. Разрушая себя, её и всё, что они выстроили вокруг за это время… И признать. Честно признать, что только в эти секунды он жил. Взрываясь, опаляя, разрушаясь. И возрождаясь. Потому что — с ней.

«…когда я была твоей…».

Снова и снова на репите.

Отхлебнув еще одну порцию алкоголя, Разумовский вдруг схватил телефон, резко встал и направился в коридор.

В конце концов, Андрей в чем-то и прав. Иногда надо отключать голову…

Глава 20

«...Ты —

мой ветер и цепи, сила и слабость. Мне в тебе, будто в церкви, страшно и сладко...». Р. Рождественский

В последние годы Элиза спала беспокойным сном. Если раньше это было исключительно физическим явлением, когда она перекатывалась с одной стороны постели на другую, или могла неосознанно ударить рядом лежащего человека, то теперь речь шла о перманентной тревожности, обостряющейся именно ночью. И вынуждающей просыпаться от любого малейшего шороха.

Услышав вибрацию телефона на тумбочке, девушка буквально подскочила с взвинченным до предела пульсом. Горло перехватило спазмом от страха, даже сквозь сонливый дурман в голове она понимала, что ночные звонки к добру не бывают. А когда трясущейся рукой поднесла смартфон ближе и взглянула на экран, и вовсе потерялась в испуге.

Номер был ей знаком. Элиза помнила его наизусть — спасибо хорошей памяти. И не только. Но сам контакт давно был удален...

— Да?.. — получилось выдавить из себя опасливо. — Зараза ты, Мамиконян, — пророкотали на том конце протяжно и почти весело, а затем добавили тише и с совершенной другой... до боли продирающей интонацией: — А могла быть Разумовской...

Глупое сердце затарахтело с отчаянной радостью... Выбивая какой-то сумасшедший бит. Девушка с диким облегчением, от которого вмиг ослабевают колени и враз отпускает напряжение в конечностях, откинулась на подушку и выдохнула. Тело сделалось невесомым. Испуг отступил.

А потом она улыбнулась. Рома запомнил ее любимый фрагмент. И не просто запомнил — повторил!.. Так повторил...

Элиза не в состоянии была анализировать его поступок. Не сейчас. Можно украсть немного счастья в этой тишине?

У провидения, кажется, были свои планы на наступившее безмолвие. И в следующую секунду девушка вздрогнула от раздавшегося в динамике громкого воя клаксона. Этот вой странным образом срезонировал в ушах, и следом за окном вдруг поочередно завопили разномастные сигнализации нескольких машин.

Ей понадобились доли секунд, чтобы резво вскочить и кинуться к окну, когда сознание прошило догадкой...

Внизу стоял старый добрый темно-вишневый «Ягуар», подмигивая фарами.

Она помчалась в коридор, схватив первую попавшуюся накидку, и, закутываясь в нее на ходу, бросилась к лифту. А через полминуты уже пересекала двор, подбегая к спорткару. Но у самой его двери внезапно застопорилась.

Пара вдохов-выдохов в попытке восстановить дыхание, и Элиза тянет ручку на себя.

Разумовский лежал лбом на ободе руля и все еще держал телефон у щеки, не замечая, что его уединение нарушено. Пользуясь этим, девушка прошлась по нему быстрым взглядом и обмерла, когда увидела на коленях коробочку... которую вручила ему вчера.

В груди защемило странным новым чувством. Повлекшим за собой растерянность. Она никогда не видела мужчину таким... сложно описать — каким.

— Рома... — позвала, дотронувшись до плеча.