Нестандартный ход 2. Реванш

verdes De ojos

Сегодня девушка сдалась. Снова мысленно попросила у тишины крохотного кусочка счастья под мерное звучание пульса.

— Элиза, — полусонно позвал ее Рома, — и поддался я не потому, что ты стала распутной девкой и привлекла меня этим, а просто... потому что это — ты.

Ладонь в волосах застыла. Да она вся мигом застыла после этих слов. И с минуту еле дышала, силясь поймать уйму обжигающих огоньков, вспыхивающих в солнечном сплетении.

— Звучит почти как признание в любви, Разумовский, — прохрипела севшим голосом.

Зная, что он уже уснул, о чем свидетельствовало мирное сопение

у нее на груди.

— Жаль, что почти, а еще сильнее жаль, что для этого тебе понадобилось напиться.

Вздохнув со смесью горечи и смирения, Элиза не удержалась и погладила мужчину по голове в направлении ото лба до затылка несколько раз. Осторожно и степенно, чтобы не разбудить. А потом прижалась губами к его виску в кротком поцелуе.

Беззащитный и беспомощный. Родной и любимый. Как же тебя должны были довести твои демоны… чтобы ты сейчас оказался здесь…

А ведь именно это желание девушка и лелеяла глубоко внутри себя все годы на расстоянии — что могла бы, Боже, могла бы стать ему пристанищем. Если бы Рома позволил, она бы сделалась ему стеной, опорой, домом, в который хочется возвращаться. Плечом, в которое необходимо уткнуться. Тылом, который никогда не подведет. Принимала бы своего уставшего мужчину так же молча и безропотно, позволив опустить знамя воина и завоевателя. Умоляла бы хотя бы иногда делить с ней свои слабости, не гнушаясь их обнажения. Подпитывала бы собой в минуту его бессилия и изнеможения до тех пор, пока не восстановится. И сама... сама тоже приползала бы к нему истощенная, опустошенная, чтобы получить исцеляющую порцию любви.

Увы, это лишь ее фантазия.

Жизнь развела их в разные стороны, испытывая, и Разумовский выбрал себе «степфордскую жену», как и положено. А с Элизой слишком много возни, стресса, эмоциональных скачков. Она не согласна быть приложением и требует намного больше. Его. Всего. Без остатка. А возможно ли такое, если человек напротив истинный одиночка по натуре? Нет.

Девушка попробовала расшатать устои этой каменной горы, но добилась лишь легкого обвала с вершины. Ничего не сдвинулось с места, только обновилось в своем роде.

Она не жалела о своих поступках, эти действия ей были необходимы. В минуты его взрыва Элиза... дышала. Уму непостижимо! Но дышала полной грудью! Словно после длительного заточения в затхлой комнатушке распахнули окно, и поток свежего воздуха поверг ее в неописуемый восторг. Девушка упивалась растрепанным видом и потерянным взглядом Ромы, ей нравилось быть причиной малоосмысленной катастрофы в его глазах. Знать, что с ней он может быть живым!

Но не хочет...

Где находится его предел? Сколько можно копить, сдерживать и подавлять в себе эмоции, чувства? Быть эгоистичным по отношению к их проявлению, не делясь ни с кем, не считая нужным впускать кого-то в свое пространство? Нести груз в гордом уединении и тлеть под ним, при этом демонстрируя бодрость духа?

И выбирать только тебе доступное «правильное»?

Ну почему он такой?

Именно этот вопрос Элиза и задала Лесе, когда вчера та вышла следом за ней из ресторана, окликнув. Женщина приблизилась, опечаленно поджимая губы, и по-матерински притянула к себе, обняв с причитаниями:

— Ох, девочка…

— Ну почему он такой,

Лесь? — прошептала она мученически.

— Потому что, моя милая, это закономерно, понимаешь? Его воспитывала эта сука, — не церемонясь ответила Олеся, поглаживая её по волосам. — Стерильно-безэмоциональная тварь, сваявшая внука по своему подобию, испортившая детство и юность нашему мальчику. К несчастью, всё сложилось так. Если захочет, пусть Рома сам тебе расскажет, я не могу в это вмешиваться.

Девушка неспешно отстранилась, а женщина сжала её ладони, порываясь утешить.

— Долгое время я склонялась к мысли, что он аутист, представляешь? Пугала меня эта приверженность к однотипным действиям и отстранённость от всех, кто пытается его приласкать. Между нами говоря, успокоилась я только, когда тайком от всех отвезла его на обследование к команде первоклассных специалистов. И тогда уже смирилась с тем, что это характер. Не в ту породу.

Они помолчали какое-то время. Рядом в паре метров от них, подсвечивая фарами, терпеливо ждало такси. Леся выпустила её и выдала напоследок очень правдивую фразу:

— Просто помни, что другим ты его не полюбила бы, и всё встанет на свои места.

Разве Элиза и сама этого не понимала? Но неоспоримое принятие данного факта облегчения её терзаниям не приносило. Потому что… Вся эта «осознанность» хрустит и трескается под давлением банальной тупой боли в моменте эмоционального срыва, когда твоя выдержка, истонченная временем и обстоятельствами, дает сбой. Пребывая в коконе немой истерики, ты заживо варишься в своих собственных чувствах, давая им править родившимся хаосом в пределах собственного тела, и они, эти чувства, ломают тебя поэтапно и так тихо, чтобы никто не услышал. Она в совершенстве овладела искусством внешне быть нормальной и умирать изнутри все двадцать четыре часа в сутки. Не прогибаться под штормом и выстаивать, когда новая волна накрывает предыдущую, порождая круговерть страданий. Эта проклятая истерика не заканчивается. Она просто болит, болит, болит. Разгуливая через сквозную дыру в душе. Как ни пробуй её залатать — через время прибитые доски разлетаются в щепки под мощью и завыванием черной тоски.

Девушка действительно всё понимала. Свои травмы. Его травмы. Истину — что посредством этих самых травм они и стали тем, кем являются на сегодняшний день. А позже даже сумела осознать, насколько неизбежна была их встреча. И что Света, на самом деле, четыре года назад оказалась права, говоря, что с Ромой Элиза очень похожи. Очевидно ведь, что они — вывернутые копии друг друга. Оба всю жизнь блокировали возможность любить, и как результат — существуют с огромными проемами недолюбленности…

Из-за которой и совершают ошибки.

Но смогут ли они простить их?.. Исправить?

Рома сладко спал, Элиза продолжала невесомо гладить его по голове и мысленно рассказывать о том, какой была её жизнь в Париже без него. Она даже не помнила первый год этой никчемной жизни. До определенного момента, когда наступила черта. И пришлось очухиваться, брать себя в руки и выживать.

Внезапно девушка одернула себя — прошлое сейчас не имеет значения. Важно то, что в полумраке комнаты они тесно сплелись между собой, ища спасения друг в друге.