Нестор-летописец
Шрифт:
— Бог в помощь, батька Упырь.
Тарасий обернулся. У входа в кумирню в небрежной позе стоял Гавша.
— Чем закончилось смертоубийство? — спросил священник, не прекращая работы.
— Упахали мы лапотников, они разбежались по лесу. Могут и сюда забежать.
— Вряд ли. Тут им не спрятаться. Тебя послал за мной воевода?
— Меня никто не посылал.
— Тогда зачем ты здесь?
— Затем же, зачем и ты, батька.
Гавша подошел ближе, оглядел изрубленного кумира. Поп Тарасий перестал махать топором, внимательно
— Ну берись за топор, раз за этим. Или мой возьмешь?
— Обойдусь своим. Сподручнее.
— Как знаешь.
Тарасий отбросил свой топор в сторону. Затем снял шапку и перекрестился.
— Не о себе жалею, — сказал он. — О тебе. Ведаешь ли, что творишь?
— Ведаю, отче, — с улыбкой ответил Гавша.
Он поднял топор и с силой опустил его на голову священника. Выдернул лезвие из глубоко раскроенного черепа, несколько раз воткнул в землю, очищая. Потом взглянул на идола и обмакнул пальцы в крови Тарасия. Этой кровью он измазал бороду истукана в том месте, где должен быть рот.
— На, жри, идолище поганое. Думаешь, я не знаю, что ты просто обрубок дерева? Этот поп хотел тебя срубить, а я помешал ему. Теперь ты помешаешь тому, кто захочет убить меня. На, жри еще… и запомни меня. Ты мой должник, идол, слышишь?
Гавша вытер руку, покинул капище и отвязал коня Тарасия.
— Пошел, пошел.
Жеребец шарахнулся от него и, мотая мордой, ускакал.
…Отроки вывезли тело священника к реке.
— Как он погиб? — скорбно спросил воевода.
— Он рубил идола, — начал рассказывать Гавша. — Я преследовал двух смердов, но потерял их из виду. Верно, они прибежали к капищу, увидели попа Тарасия с топором и воспылали яростью. Набросились на него и убили. Я услышал его предсмертный крик, но когда добрался до кумирни, убийц уже не было.
Он покаянно повесил голову.
— Душило просил меня, чтобы я присмотрел за ним, уберег. Я не смог. Не успел.
Отроки дополнили рассказ Гавши:
— Душегубы обмазали его кровью бороду идола.
— Он не противился. Его топор лежал в стороне.
— Священнику нельзя проливать человеческую кровь, — тяжко промолвил воевода. — Даже для защиты.
— Нам не найти убийц, боярин. Мы не можем искать в лесу.
— Надо отвезти раненых, — озабоченно сказал Янь Вышатич. — И похоронить с честью отца Тарасия. Он принял мученическую смерть.
Вернувшись в город, воевода созвал на княж двор посадника и градского волостеля, выборного от горожан. Усадил их за стол и потребовал:
— Поймайте мне этих волхвов. Если не схватите их, просижу тут до будущей весны. Будете весь год кормить мою дружину.
Боярин Буня, потчевавший гостей, побледнел. Посадник и градский переглянулись.
— Мы приведем их к тебе, воевода.
Назавтра из града вышла посадничья дружина и городовая рать, всего до пяти сотен людей. Отдельно от всех ехал чернее тучи Душило. Увидев мертвого Тарасия, он чуть
— Спелый он был, поп Тарасий. Ждал своего серпа, чтобы хлебушком стать.
— Батька Леонтий тоже… — печалился Несда, опять вспоминая ростовского владыку и его стояние против мерянских волхвов.
Душило утер кулаком сухие глаза.
— За ноги приволоку воеводе волховников. Помнишь, как Глеб Святославич в Новгороде? Так и с этими…
Три дня белозерское войско провело в окрестных лесах. Крамольные смерды частью разбежались. Оставшиеся прятали волхвов по глухоманным борам, срубили на скорую руку засеки и выставляли в сторожу стрелков. Посадника Добронега это привело в великое раздражение. Он устроил смердам осадное сидение — окружил их тесным кольцом и стремительно дожимал. Засеки забрасывали сучьями, обвязанными дымящей хвоей. Первым по завалам напролом шел Душило, за ним посадник. В живых смердов не оставляли.
Двух волховников извлекли за длинные бороды из елового шалаша и слегка прибили, чтоб не хорохорились. Увидев храбра с булавой, закинутой на плечо, они обратили к нему требование:
— Веди нас к князю Святославу.
— А к грецкому царю не надо? — сумрачно поинтересовался Душило.
Он повесил булаву на пояс, взял волхвов за вороты медвежьих шуб и стукнул лбами. Отряхнул руки.
— Грузите, — сказал кметям.
После сразу сел на коня и поехал до града один в великой тоске и печали.
6
Из повалуши вынесли большие дубовые столы. Янь Вышатич собрал всех десятников своей дружины, лучших мужей Белоозера во главе с посадником, градского волостеля, огнищанина и двух попов из церкви. Попов воевода усадил подле себя, чтоб иметь под рукой их совет. Когда расселись по лавкам и скамьям, последними ввели волхвов. Один был широк в брюхе и гневно сверкал глазами. Другой — худ и желчен, с серой кожей, смотрел гордо. Воевода дождался тишины и начал судебный розыск.
— Я представляю князя черниговского Святослава Ярославича, — объявил он. — Его именем буду вершить суд и приговаривать. Эти волхвы погубили множество людей и жен нарочитой чади от Ростова до Белоозера, пограбили их имение. Для чего, спрашиваю, творили это? — обратился он к колдунам.
— Для того, что те женки — ворожеи и крали обилье у земли, — ответил толстобрюхий, осанясь. — От них пошел всюду неурожай и голод.
— Мы испытывали их по велению богов, и боги показывали их вину, — подхватил желчный. — Если хочешь, они и тебе все это покажут.