Нестор-летописец
Шрифт:
Дева гордо вскинула точеный подбородок.
— Я — дочь волхва. Моего отца убил в Новгороде князь — сын того князя, которому служишь ты. Ненавижу вас.
— Ясно… Эй, кто там, в сенях! — крикнул воевода.
— Это я, Несда, — ответил робкий голос. — Я нечаянно разбил горшок.
— Разбуди гридей и пришли кого-нибудь из челяди. Живее!
Вскоре хоромы наполнились светом, шумом и бестолковой беготней. Никто не понимал причин суеты, но все, от холопов до боярина Буни, старательно ее создавали. Гриди
— Откуда взялась девка?
— Какая девка? — пролепетал Буня.
— Та, которую ты мне подложил.
— А-а… — Огнищанин помотал головой. — Не ведаю. Тут ее только увидал. Думал, твои отроки откеля-то привезли. А чего она?..
— Зарезать меня хотела.
— У-у. — Буня сделал кислую рожу.
Как тут не скиснуть, если такая краса за свою дурость пропадет, никому не достанется.
Воевода отпустил его и пошел на двор. Перед крыльцом кмети спорили о девке: посадить ее под запор или сперва пустить на потребу. А если под запор, то не сбежит ли — ненадежно оставлять с ней охрану, охмурит чего доброго. Вон как глазищами шпарит, будто кипятком обжигает.
Жива сидела в снегу, поджав колени. На ней была лишь давешняя русальная рубаха с подвязанными рукавами. Волосы заплетены в толстую косу.
— Девку не трогать, — жестко наказал воевода. — Свяжите и закляпайте ей рот. До утра пусть сидит в подклети на запоре. Стор о жа отвечает за нее головами.
Воевода отправился досыпать. Кмети, опутывая девку вервием, ворчали:
— Сам-то ее потрогал, а нам не велит… Эх, боярин!
— А ты попробуй тронь, — люто глядя исподлобья, предложила пленница. — Без уда останешься.
— Да ну ее к лешему, — стали плеваться отроки, подхватили девку, как бревно, и снесли в подклеть. — Сиди тут… ведьма.
Напоследок плотно забили ей рот тряпьем, чтоб не обморочила медвяным голосом сторожу.
Наутро, едва отслужили обедню и потрапезовали, Янь Вышатич приказал извлечь ведьму из заточения, развязать и раскляпать. День разгорался солнечный, светлый, в хоромах сидеть не хотелось. Суд творили во дворе — воевода и поп Евстафий. Перед тем боярин в храме стоял на коленях перед священником, каялся в блудном грехе.
— Поила ли тебя чем-либо сия девица? — спросил отец Евстафий, отрешенно разглядывая во дворе пленницу. — Давала что-либо съесть?
Как только сняли узы, Жива распрямила гордый стан, тряхнула головой. Разметавшиеся волосы вспыхнули на солнце красным пламенем.
—
— Творила ли она какие-либо шептанья, заклинанья или иную богомерзкую ворожбу?
— Не видел, отче. При мне не творила, а что делала без меня в изложне, не ведаю.
— Да что там было делать-то! — молвила Жива с усмешкой. — Ложе собой согревала, тебя дожидаючись.
Поп Евстафий развел руками.
— В таком случае не могу сказать, что сия девица намеревалась погубить тебя, боярин, ворожбой. А если и намеревалась, церковному суду она все равно не подлежит.
— Как же не подлежит? — недовольно выкрикнул кто-то из дружины. — Ворожея она. Давеча всех околдовала.
— Дочери Евы испокон веку околдовывают мужей не ворожбой, а иным, — горестно произнес священник. — Девица сия не крещена и не имеет мужа, который мог бы наказать ее. Ты, боярин, слава Господу, жив и в здравии. Отпусти с миром девицу, дабы она не затаила зла.
Жива рассмеялась.
— Я принесу за тебя жертву Велесу, поп.
Отец Евстафий молча перекрестил ее и пошел со двора.
Отроки загомонили. Они не хотели отпускать девицу с миром.
— Отдай девку на потребу, боярин!
— Эй, красноволосая! Пойдешь со мной? После дам тебе нож, чтоб ты попугала меня им.
— Уйми своих псов! — крикнула Жива воеводе. — Я забрала твое семя. — Она приложила ладонь к животу. — Хочешь, чтоб они перепахали поле?
Янь Вышатич медленно изменился в лице. Схлынули уверенность и непреклонность, он стал растерян и бледен.
Крики со смехом стихли. Двор объяла тишина. О бесчадии воеводы знали все. Кмети с нетерпением ждали, как он поступит. Ждали долго.
— Принесите огня и воды.
Жива вздрогнула.
— Я отомщу тебе через твое семя!
— Подпалите ей волосы, — выдавил сквозь зубы воевода, — и выбросьте вон из города!
Дочь волхва заметалась среди кметей, вырывалась, била ногами. Ее схватили, растянули руки в стороны, к волосам поднесли пламя.
Казалось, она мгновенно вспыхнула с ног до головы. Кмети едва успели отскочить. Жива с утробным воплем побежала, упала и стала кататься в снегу. Ее тут же облили водой из ушата.
Воевода побрел в хоромы. Девка лежала ничком, не шевелясь. На спине через дыры в рубахе белело тело, не успевшее обгореть. На голове от гривы волос остались мокрые клочья и подпалины.
Кмети, жалея девкину красу, уложили ее поперек коня, накрыли плащом и вывезли со двора. Сердобольная баба-холопка, причитая, на ходу сунула для нее отрокам рубашку и старый кожух.
Несда выбежал за ворота, глядя вслед, и стоял, пока проезжий белозерский дружинник не огрел его плетью.