Нестор Махно

Ахинько Виктор

За окнами темнел лес, изредка одиноко мелькали голые березы, и ветром уносило клоки пара. Холодно на улице — начало октября. Неуютно и в вагоне. Солдаты курили, стали разворачивать нехитрую снедь, пригласили Соню. Она отказалась.

— Слыхали о взрыве в Леонтьевском переулке? — спросил наголо выбритый красноармеец с прыщиком на носу. — Белогвардейские паскуды сотворили!

— Оно как вышло? — вступил в разговор белобрысый богатырь, свешиваясь с верхней полки. Соня невольно прислушалась. — Накануне в «Известиях» напечатали списки расстрелянных кадетов-шпионов.

Я сам видал, и громилы тоже почитали. Верно мозгую? Вот и кинули бомбу. Месть!

— Гады, сто человек изувечили, — заметил худой боец, что держал винтовку между ног. — Дай еще сала, Никифор!

Наголо бритый подал кусок и продолжал:

— А кричат: «Белая идея!» Бандиты они с большой дороги. Ну, доберусь я до них.

Барон предупреждал Соню: «Будь осторожна. Путь очень опасен. Война, и людишки пакостные шастают». Но эти красноармейцы были столь простодушны, как дети. Верили глупой пропаганде. Нельзя же так. Девушка не выдержала, возразила:

— Почему непременно белогвардейцы? Их что, поймали? Доказали вину?

Худой боец перестал жевать.

— А кто же? — удивился.

— Ну, например, революционеры.

— Хм, какие? — насторожился и наголо бритый с прыщиком на носу.

— Да мало ли, — Соня горделиво тряхнула головой и отвернулась. Им, темным, хочешь помочь, а они еще и сомневаются. Разговор прекратился. Потом принесли кипяток, пили его с сахарином, смеялись. Белобрысый богатырь вскоре захрапел. Другие тоже дремали. А на подходе к Брянску худой боец взял винтовку и предложил Соне выйти.

— Зачем это? — почти возмутилась она. Влюбился, что ли, дуралей?

— А там увидишь. Айда, братва, подтвердите, что она болтала.

Соню отвели к коменданту. Тот пригласил товарища из транспортной ЧК. Красноармейцы передали суть разговора в вагоне.

— Вы кто такая? — спросил товарищ из ЧК.

— Софья Каплун. Еду на Украину.

— Документы есть?

Она не имела никакого отношения к террористам. Но когда ее обыскали, нашли письмо Барона членам «Набата». Он, в частности, сообщал: «Погибло больше десятка. Дело, кажется, подпольных анархистов. У них миллионные суммы, и правит всем человек, возомнивший себя новым Наполеоном».

Барона тоже арестовали. След, который уже столько дней безуспешно искали чекисты, потянулся дальше.

А на юге октябрь дарил последнее тепло, и в Гуляй-Поле справляли свадьбы. Война войной, а после уборки урожая (да еще такого, давно не виданного!), когда все свезено в клуни, сараи, почищено, ссыпано и заквашено в бочки — грех было не отдохнуть и не подумать о потомстве. Так повелось от веку, и Батько не мог и не хотел нарушать добрые традиции.

Выйдя из Александровска с большей частью войск, он отправил их во все концы: на север — к Синельниково, на юг — к Херсону, Мелитополю и Бердянску, пулеметный полк Фомы Кожина — в Юзово. А сам взял Орехово, Гуляй-Поле, Пологи, Цареконстантиновку и… дал хлопцам недельный отпуск, «чтоб дух перевели».

Виктор Билаш, прибывший по его вызову из Александровска, где размещался штаб армии, нашел Нестора Ивановича в просторном

крестьянском дворе. День был солнечный, хотя и ветреный. Столы ломились от угощений. Гремел духовой оркестр. Молодые и старые отбивали гопака. Среди них, похлопывая себя по бокам, вприсядку ходил и Батько. «Йидри ж його пид тры чорты!» — подумал Виктор, с горечью глядя на это заразительное, но такое неуместное сейчас веселье. Войска с боями растянулись на тысячу верст. Нужно бы сходу пугануть ставку Деникина в Таганроге, взять крупнейшие склады оружия в Волновахе, пока там не опомнились. А главнокомандующий пляшет!

— Счас он угомонится, — успокоил начальника штаба Гавриил Троян — единственный, казалось, трезвый на всем подворье. «А где же Лютый?» — чуть не спросил Виктор, привыкший, что адъютант всегда рядом с Махно. Эх, нет Пети, многих уже нет.

Тут к Билашу подскочили дружки жениха с белыми рушниками через плечо, подхватили его под руки. Он пытался освободиться. Но и сваты появились, кланялись, догадываясь, что на автомобиле прикатила большая шишка.

— У нас так! Зашел во двор — будь гостем. Сюда его, сюда! — шумели они наперебой, и невозможно было отвертеться. Виктора усадили за стол, налили «штрафную» чарку. Он выпил, хотя еще пять минут назад не собирался этого делать: предстояло докладывать стратегическую обстановку.

— А-а, и ты причащаешься! — услышал он веселый тенорок Батьки, хотел встать, но тот положил ему руку на плечо и сел рядом. — Здоров, полководец! Так и надо. Молодец! Зачем сторониться народа? За то нас и любят. Ану, наливай. Го-орько!

Жених с невестой целовались. Кто-то затянул с азартом:

Ты ж мэнэ пидману-ула, ты ж мэнэ пидвэла-а!

— А-а, не подвела нас судьба? — спросил Махно. — Мы ее, суку, в бараний рог согнем! Погляди, Виктор, какая свобода. Вот оно, к чему мы стремились. Люди-то счастливые!

Билаш, кивая, напомнил, что есть кое-какие вопросы и Бердянск взяли с большим арсеналом, там горы оружия. Куда его девать?

— Тэ-экс, — заинтересовался Батько. — Тогда пошли.

Им поднесли на метровых палочках румяные дивни с разноцветными конфетками, алыми бантами. Махно и Билаш благодарно поклонились хозяевам и направились к автомобилям. Вся свадьба шумно провожала их, и было в этом много уважения и достоинства. «Может, он и прав, — размышлял Виктор. — Вот она, истинная свобода. Убрали урожай, радуются. Что еще надо?»

Дома Евдокия Матвеевна и Галина бережно приняли дивни, поставили их под иконку в красном углу, предложили поужинать. Билаш поблагодарил, отказался, а Махно прилег отдохнуть. Когда он уже спал, Галина попотчевала гостя узваром из вишен и как бы между прочим заметила:

— Хороший звычай у нас оти свайбы. Та дужэ багато йих, Виктор Фэдоровыч. Хоч бы вы повэзлы Нэстора куды подальшэ.

— В Бердянск собираемся, Галочка.

— От и добрэ, а то тут уже и полякы прыйихалы з Варшавы.