Нестор Махно

Ахинько Виктор

— Я здесь. С тобой! — услышала Галина и проснулась. Над ней стоял Нестор, и от него пахло вином.

— Кошмар, наверно? — спросил.

А она не могла прийти в себя. «Это же домовой, домовой!»— догадывалась растерянно. Муж присел на кровать, нежно гладил ее руки.

— Я тут, тут, — повторял ласково. — Мы их всех, гадов…

Появилась Евдокия Матвеевна с лампой.

— Дитка ты моя дорога. Успокойся. Господь с тобой, — и перекрестила невестку. Та приподнялась.

— Хочешь поесть? — спросила Нестора.

— А

борщ сладкий, горяченький. Тэбэ ждэ пид рушныком, — сказала мать.

— Не суетитесь, бабы, — остановил их Махно. — Я такой же как и вы, рядовой — не командующий больше.

— Як цэ? — не поверила Галина.

— Теперь у меня для борща — сутки напролет. Ешь, хоть лопни!

— Вас разбили? — жена чуяла беду. Не зря этот сон. В руку. Какое там? В самое сердце! И вместе с тем она враз почувствовала облегчение. Наконец-то они спокойно уедут из этого Богом проклятого Гуляй-Поля, купят хатку, появятся детки, загудят пчелы…

— Фронт никуда не делся. Он на месте. Но… без меня, — Нестор расстегнул кожаный планшет, достал листок, подал жене. — Читай. Вслух, чтоб и мама слышала.

Там было:

Я никогда не стремился к высшему званию революционера, как это себе представляет командование, и, оставаясь честнымпо отношению к народу, заявляю, что с 2-х часов дня сего 28 мая не считаю себя начальником дивизии… Прошу прислать человека, который бы принял отчетность… Я больше сделаю в низах народа для революции — я ухожу.

Батько Махно.

— Но что же случилось? — не могла понять Галина.

— Денег нам больше не дают, патронов, снарядов тоже. Бросили на произвол судьбы. Хотят, чтоб искромсали беляки. Я в этом не участвую.

— Та й ранишэ ж нэ давалы! — воскликнула жена, уже приладившаяся к почету, с каким ее встречали на улице, в школе, театре. И жаль стало Нестора. Всю жизнь, считай, положил на пестование повстанческой армии, а вышел пшик! — Хай воны таки-сяки, ти вожди билыповыкив. А на що ты свойих людэй кынув? Заманув и бросыв!

— Я тоже мучился, поверь, — отвечал муж. — Клевещут, готовят растерзание повстанчества. Лучше пожертвовать моим именем. А они обрадовались, сволочи. Вот что сразу телеграфировали.

Он достал еще одну бумагу, и Галина прочитала:

Начдиву 7-й Чикваная.

С получением сего выехать в Гуляй-Поле в штаб бригады Махно для приема бригады и назначения в ней нового командования ввиду сложения Махно своих полномочий.

Командарм 2-й Скачко.

— Та воны ладно. А ты на що людей кынув? — стояла на своем жена.

— Ходят слухи, что большевики после Григорьева целятся в нас. Я кинул им кость. Они, псы, зарычали. Все, значит, и подтвердилось.

— Ты

мечешь перуны! — возмутилась Галина, накинула халат и заходила по комнате. — Слухи! Что ты, баба? Они тебя спровоцировали!

— А это что? — Нестор в сердцах бросил на пол еще одну бумагу. — Можешь не читать. Долго. Наши собрались и сообщили Ленину, всем красным шишкам, что никому не будут подчиняться, кроме меня. И ты думаешь что? Вожди извинились? Черта с два! Назвали это преступлением, а меня поставили вне закона!

Мать всплеснула руками.

— А-а, вот тебе и мечешь перуны! — со злой иронией вел дальше Махно. — Я им поперек горла стою. Давно. Всегда! Но мы и тут не бросили фронт. Тогда вызывает меня к аппарату Троцкий. Появился такой щелкунчик, правая рука Ленина. Требует закрыть дыру. Красные бегут, Шкуро угрожает их власти в Харькове. Приказывает мне: растянитесь, безоружные, на север. Я отвечаю: нет никаких сил и возможностей. Вы же ничего нам не даете. Он настаивает. Я, говорит, председатель наиглавнейшего Реввоенсовета. Стал угрожать и окончательно вывел меня из терпения. Каюсь, ляпнул напоследок: «Пошел ты, мухомор, к е… матери!»

— Да ну! — Галина потерянно качала головой и неожиданно взорвалась: — Молодэць! Хай йдуть свыни пид хвист, бандиты! Щэ йим кланяться, крэмливськым божкам! — она подбежала к мужу, обняла его и поцеловала. — Правильно, Нэстор. За тэ й люблю. Захопылы Украйину, щэ й командують. Той царь був поганый, а Лэнин — цяця. Вы, анархисты, хоть бы с Пэтлюрой обнялысь, як браты ридни!

Мать определила на стол лампу, вздыхала. Ей было жаль сына. В политике она не разбиралась.

— Я же беспокоюсь о вас, — сказал Нестор. — Тут оставаться нельзя. Что если ты, Галя, вместе с Феней Гаенко отправитесь к Петлюре, а?

Предложение было столь неожиданным, что жена растерялась. Она привыкла к резким словам, поступкам мужа, к его непредсказуемости. Ее также угнетало, что две армии, Петлюры и Махно, освобождающие Украину, не могут объединиться. Вот была бы сила! И где у мужиков мудрость? Сядьте, потолкуйте, найдите общий язык. Что вам мешает? Мелочи! Но ни один не хочет уступать. Зато ей, бабе, предлагают стать послом-примирителем. Во комедия! Что же она скажет тому Симону Петлюре? Большевики объявили Нестора вне закона, и он, обманутый, жалкий, просит помощи?

— Ты не кто-нибудь. Моя жена! Так и представишься. Но только лично ему. Поняла?

Галина кивнула. Лишь сейчас догадалась, что во сне напал не домовой. Звал к себе покойник. На тот свет! А огненный кобчик не пускал, спас, и вместо благодарности она отбивалась, кричала. Не так ли поступаем все мы, хохлы несчастные? Даже в церкви не повенчались!

— Ничего конкретного не предлагай, — наставлял-Нестор. — Твоя миссия проста: прозондировать обстановку, разнюхать. А главное — скроешься отсюда.