Нестор Махно

Ахинько Виктор

— А мама? Куда вас? — она впервые назвала Евдокию Матвеевну мамой.

— Ты про мэнэ, дитка, нэ хвылюйся. Я не пропаду, — сказала старая, с благодарностью глядя на невестку. — Бывало и хуже. Кому я нужна? Останусь, беззубая карга. Мне и так уже на кладбище пора. Тут хоть рядом с мужем успокоюсь.

— Борщ, говорите, сладкий? — усмехнулся Нестор. — Наливайте мисяру, хозяюшки мои дорогие!

Л. Троцкий

МАХНОВЩИНА

Есть советская Великороссия, есть сов-кая Украина. А рядом с ними существует одно малоизвестное государство: это — Гуляй-Поле. Там правит штаб некоего Махно. Сперва у него был партизанский отряд, потом бригада, затем, кажется, дивизия, а теперь все это перекрашивается чуть ли не в особую

«армию». Против кого же восстают махновские повстанцы?

Махно и его ближайшие единомышленники почитают себя анархистами и на этом основании «отрицают» государственную власть. Стало быть, они являются врагами Советской власти? Очевидно, ибо Советская власть есть государственная власть рабочих и трудовых крестьян… Что же они признают? Власть Гуляй-Польских махновских советов, т. е. власть анархического кружка на том месте, где ему удалось временно укрепиться.

Однако же махновской «армии» нужны патроны, винтовки, пулеметы, орудия, вагоны, паровозы и… деньги. Все это сосредоточено в руках Советской власти, вырабатывается и распределяется под ее руководством. Стало быть, махновцам приходится обращаться к той самой власти, которой они не признают…

В Мариупольском уезде много угля и хлеба. А так как махновцы висят на мариупольской железной ветке, то они отказываются отпускать уголь и хлеб иначе, как в обмен на разные припасы. Выходит так, что махновские верхи организовали свою собственную мелкую, полуразбойничью власть, которая осмеливается стать поперек дороги Советской власти Украины и всей России. Это не продуктообмен, а товарограбеж.

Махновцы кричат: «Долой партийность, долой коммунистов, да здравствуют беспартийные советы!» Но ведь это же жалкая ложь! Махно и его соратники вовсе не беспартийные. Они все принадлежат к анархическому толку и рассылают циркуляры и письма, скликая анархистов в Г.-П. для организации там своей анархической власти.

Контрреволюционеры всех мастей ненавидят коммунистическую партию. Такое же чувство питают к коммунистам и махновцы. Отсюда глубочайшие симпатии всех погромщиков и черносотенных прохвостов к «беспартийному» знамени махновцев… Поскобли махновца — найдешь григорьевца. А чаще всего и скоблить-то не нужно: оголтелый, лающий на коммунистов кулак или мелкий спекулянт откровенно торчат наружу.

Газета «В пути». 2 июня 1919 г.

Доблестные конные части генерала Шкуро вновь перешли в решительное наступление вдоль желдороги на Екатеринослав и в направлении на Пологи и Цареконстантиновку… Красные, понеся потери, в беспорядке бегут.

«Вольная Кубань». 3 июня 1919 г.

— О свадьбе слыхал, Харлампий Общий? — озорно спросил артснабженец Данилов своего нового приятеля, татарина из Крыма. Редкая роскошь: у того было еще и другое прозвище — Красная Шапочка. Он командовал эскадроном.

— Нэт, — сквасил рожу Харлампий, ожидая подвох. Это его простодушие и привлекало Василия. Они толклись у штаба. Патронов, снарядов остались крохи. У всех наблюдалось смурное настроение. Вот-вот дадут приказ покинуть Гуляй-Поле. Но не падать же духом окончательно? Уходили и раньше, зато всегда возвращались!

— Маруся женится, — на ухо приятелю, но громко, чтобы другие слышали, сообщил Данилов. — Я приглашен на торжество!

— Какой такой жених? Это же баба!

— Чу-дак! — Вася даже языком прищелкнул. — Не просто баба — гром! Лишь в одной вашей деревне еще не познакомились с ней.

— У нас сёла.

— Да Крымом же называется. Там она пока не гастролировала.

— Э-э-э, — пропел Харлампий Общий. — А кто нэвэста?

На улице появилась немецкая красная бричка, запряженная цугом. Среди жалких повозок беженцев она казалась царской каретой. В ней сидела Маруся в белом платье и с белым же кружевным венчиком на темной прическе. Рядом возвышался незнакомец, тоже лет тридцати, в синем костюме с бабочкой. За ними прыгали, галдели вездесущие мальчишки. Вася вскочил на подножку кареты, вскинул руку и радостно гаркнул:

— Поляк женится! Бржостэк!

Тот достал

из кармана пригоршню золотой, серебряной мелочи и, сохраняя величественную позу, швырнул пацанам. Они рассыпались, подбирали монеты в пыли.

У ресторана играл духовой оркестр, торчали зеваки. А мимо устало плелись раненые красноармейцы, женщины с детьми. По слухам, где-то в степи снова шалили шкуровцы: черкесы с кривыми саблями и кубанские казачки. Маруся с Витольдом знали об этом, но приглашенные на свадьбу атаманы Шуба и Чередняк заверили, что порубят как капусту даже Деникина с Троцким, если те сунутся и помешают опрокинуть чарку-другую!

На торжество также прибыли: редактор газеты «Путь к Свободе» Петр Аршинов, помощники Батьки Семен Каретник, Алексей Марченко, Федор Щусь, полный Георгиевский кавалер, комполка Трофим Вдовыченко, не менее доблестный Петр Петренко и артснабженец Василий Данилов. А также начальник всей контрразведки неприметный Лев Голик, приятели жениха — отчаянные боевики из Москвы, начальник штаба израненный Яков Озеров и его заместитель, молодой горячий Михалев-Павленко, другие.

На эстраде тихо сидел цыганский ансамбль.

Ждали Махно, который предупредил:

— Фронт в огне. Гуляйте на здоровье. Я потом загляну.

Без него, однако, не начинали, поглядывали на два пустующих почетных места, для Батьки и Галины Андреевны. Все понимали: другой такой возможности встретиться в своем кругу да еще и по столь приятному поводу вряд ли представится. Ох, вряд ли.

Распоряжался в зале Семен Миргородский, раскрасневшийся, озабоченный. Это он всё организовал, обеспечил. Подойдя к «молодым», спросил:

— Ждать или хватит?

— Давайте начнем! — нетерпеливо решила Маруся. Голос ее взлетел, как обычно, и опять контральто: — Он, поди, явится. Верно, Витольд?

Теперь, когда ей дозволили занимать командные должности, она не больно-то церемонилась с Батькой и уже подумывала о своем новом отряде.

— Неудобно, — пробасил Бржостэк, высокий, по-военному подтянутый, замкнутый. В нем чувствовалась сдержанная, жаждущая схватки сила. Увидев утром Махно, Витольд не мог взять в толк: как этот маленький, сипловатый, скорее всего необразованный мужичок правит такой разношерстной публикой, где и неукротимая, чудесная Маруся, и многознающий Аршинов, мрачный опричник Лев Голик и лихой эсер Митя Попов? Их тут сотни: офицеров, атлетов, сорвиголов, а верховодит коротышка! Чем же он берет, этот Батько?

И тем не менее, сам не зная почему, Бржостэк повторил:

— Неудобно!

— Тогда я попрошу Петра Андреевича. Пускай еще раз пригласит, — сказал Сеня. — Мэтра он послушается.

— Валяй, — согласилась Маруся.

Аршинов ушел и вскоре возвратился с Махно, без Галины. Где она — никто, кроме Льва Голика, не ведал. Батько сел на почетное место рядом с «молодыми», поднял рюмку, смотрел сурово.

— В недоброе время мы собрались, друзья. Вольная земля, уж прости, — начал он в полной тишине. — Попали между жерновов. На знамени нашем написано: «Власть рождает паразитов!» Они и бесятся. Троцкие объявили меня и вас вне закона, скрипят зубами, но силенок у них мало. Белые мнут им бока так, что ребра трещат. Мы же ни на какие провокации не поддадимся. Пусть залогом тому будет сегодняшний праздник — всем чертям назло! Хай же эта новая семья, Витольда и Маруси, живет счастливо и долго, как и та свобода, что мы всё равно завоюем!

Оркестр заиграл «Марсельезу». Все встали, чокались, поздравляли молодоженов. Хотелось хоть напоследок отвести душу. Печально и страстно запели цыгане. Кто-то кричал:

— Го-о-орько!

Закусывая, московские боевики, особенно рыжий напористый Петр Соболев, убеждали Батьку, что выход — только в динамитной схватке со всякими властями. Он больше отмалчивался, и Маруся заметила, как ему тяжко. Допрыгался, вождь! Рухнул водночасье весь задум. А синицей в руках ведь была Махновия — вольная страна. Теперь тысячи повстанцев бросают хаты, жен на произвол кадетов. Галину свою, небось, упрятал подальше. А почему опозорился? Поди, хотел усидеть на двух стульях: исповедовал анархизм и был Батькой. Как бы оно ни называлось, что он создал, но это — власть. Позор! «Но ведь и ты, поди, с наганом? — возражала себе Маруся. — Я другое. Мы с мужем лично для себя ничего не желаем. Лишь избавляем мир от оглоедов».