Нет вестей с небес
Шрифт:
Джейс стояла, видя, как местные жители тихонько забирают свой джип, поднимаясь на холм, ощущая некоторую неловкость. Пытаются уехать, как все уходят. Все уходят.
— А ну брысь, на*** пошли, ворюги! — прорычал озлобленно на них Герк, что едва послышалось сквозь пелену невосприятия слов.
Джейс видела, как кровавыми лепестками облетали орхидеи. Не было уже сил поднять голову к небу, лишь безвольно опустить ее, приклонить понурой сутулостью к самой земле.
Лучше б заживо закопали, а то ведь будто похоронили, но оставили бродить неупокоенной. И так снова хотелось выпрыгнуть из оков своего тела, изойти истошным криком,
Переломили хребет ее судьбы, напополам, а потом разорвали по позвонкам и хрящикам. Дейзи… Их Дейзи. Для каждого такая разная и такая родная, ставшая практически второй матерью на острове, единственной опорой, верным советчиком, находящим для каждого теплое слово. Дейзи учила правильно плавать на большой земле, часто приезжала в гости, Дейзи поддерживала их с Райли, когда умер отец. Дейзи всегда была частью их жизни. На острове без нее Джейс давно уже свела бы счеты с жизнью, облеченной чертами чудовища, что не имеет право на чудеса. Дейзи позволяла надеяться на изменение.
И вот ее не стало. Совсем не стало, нигде. Остров забрал ее, даже не Ваас, от пиратов они сбежали, но роковые случайности вечно стерегут покой человеческих дней, чтобы в самый тяжелый миг сделать еще больней, еще невыносимее. Остров, видимо, добился своего: Джейс не сознавала больше ни себя, ни факт своего существования.
Близился вечер и то, что стоило завершить до заката, потому что тропики не любили долгих прощаний. Все быстро здесь росло и многое рождалось, но все быстро таяло, волною смывалось, растворяясь на волокна, чтобы слиться с природой и снова породить новую часть мира. Тело человека тоже становится кормом для корней у основанья древа. Ответ о судьбе тела есть, и не так он плох. Знать бы наверняка о душе. Найти бы способ мириться с потерями, что неоценимы, неискупимы настолько, что даже винить некого. В смерти Дейзи не оказалось повинных, даже уничижение себя виной не являлось прибежищем ныне. И от этого Джейс ощущала еще большую пустоту, желая причинить себе даже нестерпимую боль, лишь бы избавиться от этого ощущения бесчувствия, точно сделалась от ужаса соляным столбом. Но уже ничто не шокировало, не трогало. Хоть бы что-то почувствовать…
Мало времени минуло, слишком мало, ни оцепенения, ни полного осознания ужаса — суета и работа.
Герк и Джейс копали могилу у подножья холма, недалеко от бугорка, что отмечал вечный покой Лизы. И вот готовили новый. Это была просто работа. Немая.
Ворочались комья земли. Влажные, темные. Перерезанные дождевые черви вздрагивали бесхордовыми телами. И Джейс ощущала себя одной из них: перерезана пополам, разрубленная нелепым ударом лопаты. Какая-то половинка, как рассказывают, еще может жить, но только одна и то не слишком долго. А лопата взрезала снова грунт. Усталость не позволяла делать все слишком быстро, хоть лихорадочно торопились. Джейс почти теряла сознание, тупо рассматривая блики, мелькающие перед глазами.
В могилу без гроба тело Дейзи перенес Герк, руки его дрожали, он не мог смотреть, как зарывает умершую, почти закрывал глаза, налегая на лопату. А Джейс, наоборот, смотрела, зная, что эта смерть, как и все увиденные, будет являться на протяжении всей оставшейся жизни во снах и наяву. Она не боялась смерти. Тело Дейзи зарывали, а снайпер смотрела,
Земля скрывала Дейзи, вскоре уже потерялась она за ее толщей.
Вот и все завершилось.
Джейс опустилась на краю возле поднявшегося холмика с деревянным крестом из двух свитых проволокой палочек. Без имени, без фотографии, без таблички.
Девушка просто сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, уже молча. И ни в голове, ни в душе не оставалось ничего. Она не спала, сон вряд ли мог добраться до измученного сознания, его-то как раз страшно не хватало, но нет, не обещал явиться ночью. Так всегда бывает. Смерть ближнего беспощадно отнимает сон, по ночам хуже, чем днем, ведь ночью человек один на один с темнотой и разверзнутым миром вокруг него, миром, где ничто не объяснено, ничто не понято. Сидела, а в голове не рождалось ни единой мысли.
Сколько еще ударов ей предстояло стерпеть, чтобы сойти с ума? Сколько ударов судьбы и сердца…
— Человек сотворен из праха… земного. Прахом… земным и становится, — проговорила она срывающимся голосом, шепча тихо, пронзительно. — Прощай… Дейзи!
Герк рядом не плакал, он только издал какие-то лающие звуки, а потом вдруг тоже резко замолчал, отошел; долго и много курил, глядя куда-то за горизонт океана, доносилось только напряженное сопение, точно ему не хватало воздуха и каждый вдох давался с усилием.
— Вот и все, — только сказала Джейс, когда закончился труд. И Герк понял, что для этой девушки действительно все закончилось.
Совершенно все.
Она сидела, созерцая пустоту перед собой, и тихо-тихо что-то пела, мелодию, которая очень напоминала колыбельную, грустную, безмятежную…
— Douce nuit, sainte nuit… — шевелились ее растрескавшиеся губы, но радостный гимн не нес радости.
А сколько знала она песен, колыбельных и сказок! Хватило бы, чтобы вырастить десять внуков. Но судьба велела только копать могилы друзьям и отнимать жизни врагов.
Через некоторое время Герк сел рядом и снова закурил, предложил ей, но она не слушала, обхватив руками колени. Она просто смотрела прямо перед собой, покачиваясь вперед-назад.
Перед ней маячило раскидистое дерево с сочными плодами без названия, в ветвях пели птицы, у корней копошились насекомые и грызуны.
Под этим деревом теперь спала Дейзи, рядом с Лизой. Все спали. Все спали. Райли на дне реки, Оливер в лодке. Дейзи и Лиза под деревом.
А Джейс в этой реальности не могла теперь заснуть, которую ночь содрогаясь в ознобе не от страха быть убитой, а от сожаления, что убили не ее.
И сознание с огромным трудом уговаривало себя, что это «испытание по силам». Если небо посылает такие испытания, то что оно желает этим проверить? Испытать на прочность? Вот она, сидела, не ломалась. Но что дальше? Наказывало? Что же она совершила такое страшное? Убивала людей? Вынудили ведь. И как выбирать в череде грехов, какой менее страшный… Ведь все равно грех.
Все спали… Лишь живым предстояло двигаться дальше.
И хоть бы что-то ощущать, но не осталось ничего, кроме пустоты.