Нет вестей с небес
Шрифт:
— Нет. Мне надо поговорить с Уиллисом.
— Зачем? — протянул Герк, сощуриваясь непонимающе.
— Это мое дело, — отрезала непривычно жестко Джейс. — Так мы можем вернуться?
— Ну… Подождем пару дней, потом надо возвращаться, — пространно пожимал плечами Герк, продолжая полоскать ноги в прибое. В его движениях было что-то легкомысленно инфантильное, и лишь лицо, постаревшее, устало осунувшееся, выдавало факт того, что и его смерть Дейзи подкосила, заставив задуматься, что и он не вечен, не застрахован ни от какой злой случайности. И, может быть, стало ему тоже одиноко и тяжко.
„Значит, пару
Состояние винтовки не радовало, на первый взгляд лучше всего выглядел только затыльник.
— Похоже, это наше с тобой последнее дело, но иначе нельзя, да, иначе нельзя, — говорила снайпер с оружием, бережно разбирая его после всех пережитых потрясений. Кто бы с ней так же бережно обращался.
Вот уж… Чего еще захотела! Сразу по самым больным местам пусть бьют, истязают все вокруг. А она будет смеяться им в лицо, потому что это до отвращения забавно. Пусть! Пусть!
Но Джейс остановила поток своих нестройных мыслей, ощущая, как начинает нервно смеяться, кривя рот пастью дракона. Может, правы те, кто говорят: убивающий змея сам становится змеем. Но то дело, когда речь о сокровищах. А какова ее цена? Ее борьба не могла завершиться ни по приказу, ни по воле небес, ее борьба обещала остаться навечно с ней. Но вечность завершалась слишком скоро.
Она заставляла себя быть чрезмерно спокойной, и ей это даже удавалось. Она перебирала винтовку, Герк копался в моторе захваченного джипа, пытаясь понять, на сколько времени им хватит бензина, рассчитывал заправиться в деревне Аманаки, ведь они вроде бы захватили еще пару аванпостов, значит, им досталось еще некоторое количество топлива и полезных вещей. Вот только на каких условиях контрабандист мог теперь все это у них просить, если свое поручение провалил? Но эти заботы Джейс оставила на долю Герка, ее интересовало теперь только состояние винтовки.
Плана не существовало, только цель. Винтовка вскоре была собрана и проверена на чайке, зависшей над морем. Один меткий выстрел, заставивший выронить удочку молчаливого рыбака — и птица скрылась за волнами.
Зачем уничтожила именно белую чайку? Без пользы, без цели, лишь ради того, чтобы снова ощутить каково это — отнимать жизнь. Сначала птицы, но скоро и людей.
Да, отнимать, как отнимал у нее уродливый злой рок всех друзей. Добротой и смирением никого не спасла, теперь некого стало спасать. Она желала, чтобы мир ощутил ее гнев, ее ненависть к этой несправедливости. Смирение… Кажется, свет проиграл бой. И не осталось равновесия.
Только перья мертвой птицы раскидывали, захватывая, волны. И винтовка немного дымилась. Красивая вещь, красиво может разнести кому-то голову, срубив пол-лица, красиво красная кровь напитывает землю. Красиво созерцать страдания врагов. Девушка сощурилась, ухмыляясь совсем, как ее главный враг.
— Он тебе
Она не видела людей вокруг, не воспринимала, что рядом с ней Герк.
Так прошел день. Вновь они жадно рвали зубами рыбу, накалываясь деснами на мелкие кости, ели, не в силах утолить голод пустоты. Ночь тлела углями очага в тесном бараке из досок и шифера. Страх появления врагов не мучил, снайпер будто бредила их появлением, и снилась ей алая кровь, смешанная с копотью и ужасом сражений. Но ужас покинул ее, она не чувствовала ничего. Сердце превратилось из трепещущей мышцы в кость. Подобно высушенной на солнце рыбе, которую развешивал вдовец возле своего жилища.
Тянулось время, как веревка, уже не по кругу, зато в бездну. Безумие — искать изменений, ведь они могут явить еще больший кошмар, чем настоящее. Остаться бы в одном самом сладком моменте прошлого, застыть там. Как Фауст Гете все твердил… И веками бы тянулось мгновение. Только какое? До попадания на остров?
Джейс перебирала воспоминания, как старые диафильмы, не находя верного ответа. Если до развода родителей, то это означало вечный кошмар несчастного детства для Лизы. Если с Лизой, то уже без отца, со сломанной ногой. Нет, приходилось двигаться дальше, вперед, не ведая назначения, не зная своего конца и уже не мысля, для чего двигаться куда-то в бесконечную неизвестность.
Так прошло два дня. Прежде чем отправиться в Бедтаун, Герк и Джейс подошли к подножью холма, еще раз взглянув на свежие могилы, вернее, это Герк хотел последний раз попрощаться и отпустить из своего сердца навсегда эту несостоявшуюся страницу своей жизни.
„Эх, Герк, хороший ты все-таки мужик. Тебе бы женщину такую, чтобы все хорошее в тебе вытащила, а плохое простила. Дейзи была такой… Была… Все были. И ты, Джейс, тоже была. Теперь осталась я… Кто ты? Кто?“ — девушка встрепенулась, выводя себя из ступора, заставляя вспомнить, что значит движение, иначе снова уходила в бессмысленное кружение по темному городу рассудка без разума.
Джейс уже не глядела, ведь в ее книге сгорели все страницы, в ее судьбе полопались все нити, не соткав полотна. Станок все работал и бесполезный стук его оглушал.
— Ну… В Бедтаун, значит. Северное побережье уже почти очистили от пиратов. Прижали Вааса-то, прижали! — умел еще чему-то радоваться контрабандист, но слова его не достигали спутницы.
Гул мотора, джунгли, запах бензина. Дорога вдоль моря. Надвигался шторм. Осколки витражные так одиноки, точно без света ослепшие безверьем пророки. И море у шхер спало, но вспенивалось, топя утесы. Любить всей сутью невозможно, зато в опустошенности вся суть впитала ненависть. Море о вечности шептало, злорадно созерцало собственное помутнение, нарывая песочными фурункулами водорослей. Тело — клетка, тело — тюрьма для ненависти. И существование без жизни хуже исчезновенья без рождения. Безумие, отсутствие творенья.