Нет вестей с небес
Шрифт:
Оливер предал?
Оливер. Его никто не собирался отпускать. Ему на шее затянули петлю. Пираты. Повсюду пираты. То ли не больше пяти, то ли десять, то ли несметные полчища. И Ваас среди них. Ни с кем не спутать. И ужас этот ни с чем не сличить.
Оливер. Его заставили встать на три шатких пенька, высоко поставили, а еще выше перекинули веревку с гиканьем и свистом, ожидая представления. Нового представления. А ее бедный глупый друг подчинялся, только тихо скулил, но вовсе замолчал, когда на его шее туже затянулась петля. Подчинялся, а ведь всегда был таким своевольным. И родители в нем души не чаяли, может, поэтому все позволяли, может, поэтому парень однажды пристрастился к наркотикам. За это его Джейс и недолюбливала, боялась за Райли. Но в последнее
Как так вообще? Его хотели убить. Здесь, сейчас, эти беспощадные люди, которые уже получили выкуп. Джейс видела отчего-то не Оливера, а его родителей, видела, как больше никогда в жизни не сможет посмотреть им в глаза. Видела, не считая того, что мир смешивался непонятными линиями. И уже не сказать, где там был Ваас, а где варан. Где тапир, а где Оливер. А где вселенская пустота.
Спасти Оливера… Спасти друзей. Все только на словах, и не одной решительностью и волей возможно изменить мир, здесь все решала сила, его сила, тьма несметная.
Джейс связали, выпростали вперед руки и сцепили вертикально до локтей, обматывая веревкой, сжимая запястья, оставляя только раскрытые кверху дрожащие ладонями, точно не пальцы, грязные, сбитые, а лепестки лотоса, что раздавлен тяжелой подошвой, раскатан гусеницей танка.
Сопротивление? Сомнения? Стремления? Куда? Зачем? Каким образом? Повсюду безумие правит бал.
«Это игра! Это снова его игра… Гонки на выживание… Если бы Оливер не повел нас в западню, снайпер бы достал нас обоих. Только… Только он снова дал шанс сбежать. Обоим! Если бы только Оливер не струсил! Что он желает мне доказать?! Оливер… ну, что же ты так! Кажется, канал связи на „Медузе“ прослушивался, иначе они не могли узнать, куда я направлюсь… Это все из-за меня, слишком много шума… Это все из-за меня! Из-за меня!», — на миг раздался отчетливо ее голос, но потом мысли снова распались, расползлись, точно испуганные муравьи.
И она еще не представляла, какую участь уготовил для нее Ваас.
Холод и черное золото борьбы света живого со светом безоболочным. А кто-то и впрямь верит, что владеет миром, а кто-то все понимает лучше, чем может себе признаться, а кто-то признается, что не смыслит ничего. Но в противостоянии света живой свечи молитвенной и безоболочной лампочки допросных побеждает… Кто? И как? Не силой, но тем бессилием, что миру позволяло не пасть, но здесь только сила решала. Кто она, чтобы с ней случались чудеса? И кто Оливер? Его однажды предали, вероятно тогда же он научился предавать, увидев, что бывает с людьми и так. И вот балансировал на трех неустойчивых чурбаках, с затравленным ужасом глядя умоляюще на Джейс. Он сожалел. Да только что она уже могла от его сожаления!
Глядел невинно осужденным на костре. Инквизиция повсюду, инквизиция везде, только муравьиным плачем птицей мертвой и в воде.
Только в ее сведенные холодом руки вдруг лег конец каната, а противоположный конец Ваас лично привязал к одному из чурбаков чуть раньше.
Лицо девушки сделалось вылитой маской из древнегреческих трагедий, для человеческого лица не осталось выражения ужаса.
Ваас придирчиво глянул на свое гениальное по простоте и отвратительное по замыслу изобретение. На этот раз он не намеревался пытать пленника лично, но он обожал рассматривать пытки, измышляя все большие страдания жертвам. Он ненавидел их? Нет, он совершенно не видел в них людей, а пытки доставляли немало веселья или того, что можно назвать антиподом долгой скуки.
И Джейс догадывалась, что сейчас начнется и зачем конец, что решать судьбу Оливера вручили вдруг именно ей. О! Как бы хотела она не догадываться! Не думать, не существовать…
Конец каната в ее раскрытых к небу руках!
====== 38. Мастер-киллер ======
Порчу доброту, жгу собой мечты.
«За что? Что я вам сделала? За что?», — только судорожно бились мысли в ее голове, пока Ваас отмерял шагами расстояние между пленниками, подходя то к Оливеру, придирчиво рассматривая петлю на его шее, довольно ухмыляясь, то к Джейс, плотнее тыкая конец каната в ее безвольно
Только небо молчало, разодранное облаками, что пролегали вдоль него, точно шрам вдоль головы главаря. Ваас снова говорил, начиная как будто размеренно:
— Придется повторить тебе еще раз: предатели заслуживают одного — смерти. Я тебе уже говорил, что такое безумие? Безумие — это точное повторение бессмысленных действий. Раз за разом. С надеждой на изменение, — он отчеканил эти слова, снова хаотично указывая то на нее, то на себя, то в пустоту быстро сгибающимися и разгибающими длинным пальцами, потом вдруг замер, слегка щурясь, склонив голову, изображая рукой, будто приставляет пистолет ко лбу. — Не помню, кто сказал эту фразу, вообще я убил того ***, посмеялся и убил, всадил пулю между глаз, — однако он снова впился своим жутким взглядом, несущемся из черноты тяжелых кругов вокруг век, мрачно продолжая, уже слегка посмеиваясь.
– Но, ***, ирония в том, что он оказался прав: повсюду безумие! И ты раз за разом надеешься, что тебя не предадут, жертвуешь собой ради предателя. И, ***, результат не меняется. Как видишь, — не переставая говорить, он подскочил к Оливеру, гневно затягивая плотнее петлю на его шее, так, что парень начал еще больше задыхаться, а главарь глядел на Джейс и одновременно в никуда, продолжая. — ! Это же безумие! Видишь ты это или нет?! — и вновь он оказался спокойным, а взгляд его потух прищуром странной задумчивости. — Но все намного проще… Да. Все проще… Предатели заслуживают только смерти. Вот и все.
Он несколько раз кивнул сам себе.
— Нет! Оливер! Нет! — только прошептала Джейс, скулы сводило, рот кривился куда-то набок, все линии приобретали асимметрию, разорванность. Порядок, логика. Ничто не подходило для описания момента. Его ужаса и бессмысленности. Пытка. И в каждой пытке не только страдания тела, кажется, главарь уже догадался, что ей страдания тела друга будут больнее, чем своего. И терзал ее душу, точно демон из ада. Дух изгнанья, тления, разложения.
— ***! Ты глухой? — взвился невероятной громкостью страшный голос. — Смерти! Давай, парень, дергай веревку! Убей на*** предателя! Убей и прекрати его пытки! Убей! И избавься от предательства! — но потом он снова размеренно продолжал рассуждать, насмешливо разводя руками.
– Да, *, убить — это единственный путь. Ты ненавидишь меня, меня, е*того на всю голову. Но суть в чем? Суть в том, что так тебя еще никто не предавал. И я не могу предать, ведь я и так враг. Я не прав?
Но только кого интересовали в тот миг его слова? Его слова никогда и никого не интересовали, потому что чаще всего звучали либо перед казнью, заглушая последнюю просьбу убиенных, либо во время пыток, либо через решетки клеток, ввинчивались в мозг, но никто его не слышал.
Отраженное зеркало пустоты, в самом себе разбивалось, осколки дождем оступались в пропасть причалов для кораблей, что лишь в пустыне отмирали, ржавели без пути по горизонтали да наверх, за край в полет. Время в песочных часах по кругу, и души в камни уходили. Картины слепые наощупь глухотой подсознательной извитых лиан-цепей. И небо вверх глядело, на смертных — это роскошь. Чем заслужили они такой милости, чем заслужили чуда? И чудесами ли только небо так сильно. Служить за чудеса — превратно. Лишь зрением обратным глядеть наверх.
— Оливер, — только вырвался всхлип.
Она не желала показывать свою слабость перед врагами, но их обступили люди с автоматами, и еще этот главарь с его словами, будто пытался доказать ей то, что она и так знала.
Знала, но никогда не призналась бы, не допустила бы эти разъедающие мысли до сознания. И только снова видела глаза родителей Оливера, хотя едва ли была знакома с его семьей. Но они остались там, за гранью иного мира, и из этого царства теней не находилось выхода, девять кругов вели только ниже и ниже, ад в раю. И лесные духи с наступлением вечера становились все больше духами смерти, а красная полоска заката слишком напоминала ныне красные майки пиратов. Какой отвратительный цвет. Кровь. Боль.